Марат.
Рустам с досадой лязгнул кинжалом, вгоняя его в ножны.
— Таким образом, можем сказать, что Лешага вовсе не убивал Усача. Он лишь защищал своего воина. А Усач застрелился сам, увы, по нелепой случайности. По воле слепого провидения, которое мы не можем привлечь к ответу при всем нашем желании.
Если же смотреть на вещи более глубоко, то следует приобщить к рассмотрению тяжелого происшествия также действия находящегося здесь лейтенанта Нуралиева, ставшие причиной конфликта.
Рустам бросил на блюстителя порядка взгляд, полный ненависти.
— Ты грязный шакал! Я тебе этого до смерти не забуду. Когда-нибудь мы еще встретимся в Диком Поле.
— Действия шерифа не противоречили закону, принятому в Трактире, и моим приказам, — холодно вставил хозяин заведения.
— Но все же — разбираться и предъявлять счет за пролитую кровь пришли к Лешаге, а не сюда.
— Это печальное недоразумение.
— Если так, — не замедлил с ответом Библиотекарь, — то печальное недоразумение должно трактоваться в пользу обвиняемого. Таковы нормы права.
— Этого права больше нет. Тот День похоронил его. Здесь все решат присяжные, — отрезал недовольный Трактирщик. — И пусть восторжествует справедливость!
За тусклыми иллюминаторами винты самолета монотонно лопатили морозный воздух. Седой Ворон, не отрываясь, смотрел на горы. Они темнели за толстым пыльным стеклом, закрывая горизонт, так что солнце восходило над их нерезкими в дымке вершинами совсем не на рассвете. Оно неспешно взбиралось в зенит, дело шло к полудню.
Сегодня ему вспоминались совсем другие горы, очень далекие отсюда.
— О чем думаешь, Ирбис? — спросил он.
Его напарник, прильнув к иллюминатору, рассматривал высокие, под небо, скальные гряды. Такие близкие, что казалось, с крыла самолета их можно достать рукой. Лайнер был небольшой, местной авиакомпании. На борту, не считая экипажа, два десятка пассажиров. Какие-то тюки, увязанные в латаную рогожу, клетки с птицей. Еще полтора часа лета, затем короткий отдых и последний рывок в Поднебесную. А там — Шаолинь, цель путешествия.
Ирбис повернулся к напарнику.
— Все не могу отделаться от мысли, что нужно было купить самолет, а не париться в этой летучей барже времен покорения вавилонского царства.
— Купить — не велика проблема. Но с оформлением разрешения на пролет мы бы возились уж точно до конца света. И в прошлые годы получить бумаги была морока, а сейчас, так и подавно. Ну а без разрешения нас бы с тобой сшибли, как только наша птичка отобразилась бы на локаторах ближайших сил противовоздушной обороны. Сам знаешь, обстановка предвоенная. Суверенные государства одно за другим закрывают воздушное пространство. Как Эд Ноллан предсказал, к тому и идет. Дай бог, чтобы так успели проскочить.
Ирбис чуть заметно дернул плечом. Ворон напрягся. Эти несколько месяцев они практически не разлучались, Эдвард Ноллан требовал, чтобы разведчики каждого звена были идеально психологически совместимы и понимали друг друга с полуслова, и вот сейчас он чувствовал, что напарнику отчего-то не по себе. То, что Ирбис ощущал близкую опасность, как сам он утверждал, кончиками бровей, Ворону было известно, но куда от нее деваться на борту самолета, тем более летящего меж гор?
— Отчего-то вспомнились термитники, — наконец прервал молчание бывший инструктор Форта Брегг.
— Вот ведь, — Седой Ворон покачал головой.
— Понимаешь, — Ирбис пустился в объяснения, — термиты всю свою жизнь только и заняты тем, что жрут и строят, жрут и строят. В результате получается нечто кривое, страшное и никому, кроме самих термитов, не нужное. Вот и люди так же. Если вдуматься, вся цивилизация похожа на такой термитник. Вот сейчас гляжу на горы — что-то у них есть общее с теми, как бы так выразиться, строениями.
— Но их никто не строил.
— Как сказать… Многие по сию пору утверждают, что их создал Бог: зачем, для чего — другой вопрос, но как-то получается, что все достижения человека на пути, который он именует «путем творения», по сути, такая же бессмыслица, как это глобальное тектоническое образование.
Седой Ворон пожал плечами:
— Красиво.
— Пожалуй. Но бессмысленно, если рассматривать, как объект творения.
— Странно это слышать от тебя. Ведь ты едва ли не все восьмитысячники облазил.
— Да. Хотел понять, что ж в этих горах такого захватывающего? В чем суть? Чувствовать — чувствовал, а вот понять — не получалось! Что-то постоянно ускользает. А без этого «чего-то» — снег да камень…
