Павел медленно поднялся на ноги. Шатаясь, он в ужасе уставился на прозрачный горшок, который Веста назвала «нотой».
— Теперь это твой новый дом, — хихикнула Веста и легонько подтолкнула его к бочонку. — Давай, лезь внутрь. Не бойся, ты не задохнешься — в крышке есть отверстия. Будет душновато, особенно когда взойдет солнце, но кислорода тебе хватит.
Павел не шелохнулась, и тогда Веста, нахмурив брови, ударила его кулаком в живот.
— Я не советую тебе сопротивляться, мой мальчик, — предупредила она. — У тебя есть выбор. Ты залезаешь внутрь сам, либо это сделаю я. То, что не влезет самостоятельно, я вколочу внутрь кувалдой.
Задыхаясь и кашляя, Павел упал на колени, а она спокойно наблюдала за мужем. Рыдая, он попытался отползти в сторону, но Веста схватила его за волосы и снова ударила.
— Я догадывалась, что с тобой будут трудности, — вздохнула она.
Подхватив строительную кувалду, она обрушила ее на локоть Павла. Тот истошно закричал, начав судорожно кататься по палубе. Веста шла за ним, поднимая и опуская тяжеленный молот, и после каждого удара, попавшего в цель, крики ее супруга становились все тише и тише.
Наконец Павел умолк, провалившись в спасительное беспамятство, и Веста небрежно отбросила кувалду в сторону. Та с грохотом упала на палубу, стукнувшись об борт.
Обе ступни искалеченного мужчины были неестественно вывернуты. Из щиколотки левой ноги торчал обломок кости, из раны толчками выплескивалась кровь. Запястья и локти тоже были раздроблены.
— Это чтобы ты не попытался вылезти, — объяснила Веста. — Ты не представляешь, на что способен человек, когда попадает в нутро ноты… Некоторые сходили с ума и вышибали крышку, притом что на каждой конечности было по несколько переломов, в том числе и открытые. Таким неугомонным я ломала позвоночник, и только после этого они успокаивались.
Женщина попровила прядь волос, выбившуюся из-под повязки.
— Не бойся, — мягко проговорила она. — Все будет хорошо.
Она принесла бинты и, остановив кровь из раны на ноге Павла, сделала ему перевязку.
— Я не хочу, чтобы ты ушел раньше времени, — улыбнулась Веста.
Подтащив бессознательное тело мужа к «ноте», она принялась запихивать Павла внутрь. От жуткой боли тот мгновенно пришел в себя, исторгая дикие вопли. Он кричал долго, до хрипоты. Даже тогда, когда он уже был внутри, Павел, сорвав глотку, продолжал издавать шипящие звуки.
Когда все было готово, Веста закрыла громадную колбу бугельной крышкой, после чего с помощью лебедки принялась поднимать «ноту» вверх.
Одинокой чайке, очевидно, надоело бесцельно кружить над яхтой, и она, пронзительно крикнув на прощание что-то на своем птичьем языке, унеслась прочь.
Начинался второй день в открытом океане.
Спотыкаясь, Веста ввалилась в каюту.
Она осторожно поставила на стол погребальную урну и села на диван.
— Я все правильно сделала, — сипло проговорила она, прикладываясь к бутылке. Алкоголь мерзко-теплым ручьем заструился внутрь. — Правильно.
Веста уставилась на урну с прахом.
— Мне нужно было догадаться. Твой приятель, Олег… значит, он был прав. Павел оказался последней мразью. Я… до последнего верила ему. И не ожидала такого подлого предательства.
Несколько минут она сидела в полном молчании, погруженная в свои мысли, а когда вновь подняла глаза на урну, в них блестели слезы:
— Как же нам было хорошо вдвоем. Я скучаю по твоим рукам, мой милый. Ты никогда не называл меня сукой. Ты… ты любил меня. А я любила тебя. Любила куда сильнее, чем может любить сестра своего родного брата. Я и сейчас люблю тебя. Лишь поэтому я согласилась бы продолжить твои изыскания. Потому что куда проще было бы разрезать этого червяка пополам и выкинуть на корм акулам. Правда?
Громадные глаза Весты пытливо ощупывали урну, как если бы женщина намеревалась различить в ней какой-то знак, символ или просто нечто новое, то, что ранее ею не было замечено.
— Не бросай меня. Ладно? — прошептала она. Потянувшись, Веста взяла урну и, прижав ее к обвислой груди, легла на диван.
Вскоре она уснула.
— Эй…
Павел с трудом сглотнул горький комок, застрявший в глотке.
— Эй… Веста?
Боль, слегка притупленная шоком и ужасом, теперь с готовностью вернулась, она, словно издеваясь, накатывала волна за волной, словно предвещая
