татуирования?
Комолкин вдруг осознал, что его трясет. Причем отнюдь не с похмелья.
Где-то на задворках памяти мелькнул смутный образ испачканной дегтем малярной кисти, странным образом ассоциировавшийся с татухой. Но тут же пропал, выдавленный недоумением, обидой, жалостью к себе и… страхом. Невесть откуда взявшимся, но растущим, вкручивающимся в сердце.
Головная боль тоже усиливалась. А еще ныла челюсть, будто вчера в нее крепко двинули. Но драк Паштет тоже не припоминал, да и вообще был человеком мирным… Подвигав челюстью, он вдруг осознал — что-то не так.
Встал, едва не грохнувшись обратно на матрас. Свет летел от включенного ноутбука на журнальном столике, и только это спасло Павла от падения через пустую водочную бутылку. Выбравшись в коридор, Комолкин щелкнул выключателем и тут же зажмурился от яркой вспышки.
Опираясь о стену, пробрался в ванную комнату. Щурясь на собственное отражение, приблизился к зеркалу над раковиной. Снова покрутил ноющей челюстью, подался вперед, приоткрыл рот… и заорал так, что едва не обмочился.
Во рту не хватало зубов. Многих. На первый взгляд — половины.
Причем они не были выбиты или выдраны с корнем, а словно исчезли, причем давно, дав деснам время затянуться коричневатыми коростами. В висках начало жутко ломить, и Паштет поймал себя на том, что все еще кричит в полный голос.
Испуганно замолчал, закашлялся. Подумал, что переполошил всех соседей, но по спине тут же обдало холодным потом — никаких соседей нет…
Он снова бросился к зеркалу. Прилип почти вплотную, сшибая в раковину стакан с зубной щеткой, лосьон и дезодорант. Приоткрыл рот с опаской, с предательскими слезами на глазах, но в наивной надежде…
…что ему показалось.
Не показалось. Во рту Павла Комолкина отсутствовала половина зубов. Через один, словно коричневато-белый, очень страшный и щербатый пунктир.
Он застонал. Завыл, отчаянно не понимая, почему не испытывает ни капли зубной боли. Вскинулся, в один миг заподозрив в насилии каждого из тех, кто вчера пил в его стенах. В том, что ему подсыпали наркоты! В жестокой насмешке, в покупке ядовитого бухла!
Пошатнулся, обмяк, но устоял на ногах. Еще раз взглянул на себя — бледного, осунувшегося, заросшего щетиной, — в зеркало. И заплакал.
Зарубцевавшиеся язвы во рту совсем не болели, сколько языком ни тычь. Паштет даже потрогал пальцем, затем недоверчиво ущипнул себя за запястье и сразу зашипел. В голове грохотало, сыпалось, бренчало и никак не хотело становиться на свои места.
— Шкорую, бля!
Ударившись больной коленкой о край железной ванны, Паштет выскочил в крохотный коридор.
Свет моргнул. Снова.
Резкость взгляда сбилась, мир подвернулся под новым углом и разом потерял объем. Застыв на месте, Комолкин с ужасом повернул голову. Совсем иначе, чем прежде, рассмотрел холодильник, заваленный объедками грязный обеденный стол, перевернутый табурет у балконной двери. Затем Паша медленно, очень медленно поднял руку и прикоснулся к левому верхнему веку.
Глаз исчез. Как не бывало, а его пустую глазницу затянуло плотной, почти не зудящей под прикосновением мембраной. Правый глаз Паштета едва не выскочил из орбиты.
Парень крутанулся так, что сорвал вешалку с пальто и куртками. Бросился к большому зеркалу на полу прихожей, до ремонта прислоненному к голой стене. Пригнулся, уставился, все еще надеясь на чудо…
…но из отражения на него смотрел бледный молодой человек, на месте одного из глаз которого темнела розово-кирпичным заплатка свежего шрама.
Паштет отшатнулся. Запнулся о собственные ботинки, чуть не рухнул навзничь. Когда восстановил равновесие и вновь прильнул к зеркалу, у него не хватало правого уха.
Скуля и скрежеща остатками зубов, Комолкин осторожно, будто боялся обжечь пальцы, провел рукой по тому месту, где еще минуту назад была нормальная, пусть и чуть оттопыренная и припухшая со сна ушная раковина. А теперь не было ничего, кроме лоскута коричневатой и шершавой, чуть зудящей кожи…
Он попятился в комнату, наступил на собственный сползший носок и чуть не растянулся во весь рост. С грохотом опустился на колени, с воем стянул с себя пыльные, изрядно заскорузлые носки. И почти без удивления обнаружил, что на ступнях не хватает пальцев. Они отсутствовали через один, начиная с мизинца на левой, а на месте исчезнувших красовались уже знакомые бурые язвы, пронзительно пахшие хвоей.
Паштет метнулся к столику. Подхватил телефон, активировал. Но нацеленный в сенсорный экран палец в зеленую иконку вызова не уткнулся. Потому что пальца не было — их теперь недоставало и на обеих руках. На левой испарились безымянный и указательный, на правой — большой, средний и мизинец. Кольцо-татуировка едва заметно мерцала.
