формой астмы, и казалось, ничто не могло облегчить его страданий – ни дорогие заграничные лекарства, ни ингалятор, ни инъекции. Родители давно убрали из дома все ковры и драпировки, ежедневно меняли простыни и подушки, по нескольку раз в день мыли полы и стены, избавились от всех домашних животных и даже от кур во дворе. Но приступы астмы у ребенка слабее не становились, а его затрудненное дыхание напоминало мяуканье котенка.
Наконец глухие звуки кашля, доносящиеся из-за двери, затихли.
Через некоторое время вышел доктор – высокий, сутулый, уставший.
– Приступ прошел, – сообщил он. – Но не спускайте с него глаз, в любой момент может начаться новый приступ, и тогда вам нужно будет сделать ему инъекцию. Я оставил лекарство на столе.
– Доктор! – Селия схватилась за рукав врача. – Может, есть какой-то более сильный препарат? Или процедуры? Хоть что-то, что поможет Тэтэ вылечиться?
Доктор устало смотрел на страдающую мать. Он был в этом доме далеко не первый раз. Далеко не первый раз видел приступы маленького Эрнестино; каждый раз ему требовалось немало времени, чтобы их облегчить, и каждый раз доктор знал – пройдет всего несколько дней, и его снова позовут.
– Донья Селия, – сказал он, печально глядя на нее сверху вниз, – вашего сына невозможно вылечить.
– Но должен же быть какой-то способ хотя бы улучшить его состояние? – с неподдельной мукой в голосе спросила Селия.
– Он очень слаб и вряд ли окрепнет с годами, – покачал головой доктор. – Мне жаль говорить вам это, но Эрнестино… Ваш сын никогда не сможет обходиться без ингалятора и будет задыхаться от любых физических нагрузок. Он никогда не сможет жить полноценной активной жизнью, и чем раньше вы с этим смиритесь, тем будет лучше для всех.
Селия опустила голову и молча проводила доктора к выходу. И только когда за ним закрылась дверь, Селия позволила себе разрыдаться, бессильно обмякнув на плече мужа.
Сейчас никто бы не узнал в ней ту сильную, полную кипучей энергии женщину, которая в свое время шокировала всю округу своим поведением. Для жителей города она всегда была блистательной Селией де ла Серной, взбалмошной красавицей и богатой наследницей из благородной аргентинской семьи. Она боролась за избирательные права женщин, подписывала чеки вместо имени мужа своим собственным, отказалась от шофера и сама водила машину, носила брюки, коротко стригла волосы, курила и – верх неприличия! – прилюдно клала ногу на ногу. И не только не обращала внимания на общественное осуждение, а скорее, наоборот, наслаждалась им.
Точно так же она не обратила внимание на неодобрение своей семьи, когда вышла замуж за Эрнесто, форменного неудачника: того вначале выгнали из Национального колледжа за драку с однокурсником, Хорхе Борхесом, а архитектурный факультет Национального университета Эрнесто бросил уже сам, решив попробовать себя в бизнесе, и купил на все деньги, оставшиеся после наследства отца, плантацию парагвайского чая йерба-матэ. Он никогда не применял к своим рабочим насилия, уменьшил рабочий день, платил более высокую, чем было принято, зарплату – и поддерживал Гражданский Радикальный Союз. За все это другие плантаторы вначале посчитали его сумасшедшим, а затем и вовсе прозвали «коммунистом». И выжили с земли, начав против него сразу несколько судебных тяжб. Но для Селии имели значение лишь независимый характер, любовь к авантюрам и революционность взглядов ее избранника, а его неудачи в бизнесе и уж тем более общественное неодобрение ее ни в коей степени не волновали.
Казалось, ничто не могло сломить независимый бунтарский дух этой маленькой дружной семьи, но когда их первенец Эрнестино – или, как его ласково называли, Тэтэ – заболел воспалением легких, перешедшим в хроническую астму, это стало для них суровым ударом.
…Долгое время в тишине дома раздавались лишь тяжелое дыхание больного ребенка, нервные шаги не находящего себе места отца и глухие всхлипы матери. Но когда Селия наконец отняла ладони от заплаканного лица, в ее глазах горел огонь.
– Я не позволю, чтобы мой сын остался инвалидом! – заявила она так громко, будто обращалась не к стоящему рядом мужу, а ко всей вселенной. – Он
Проснувшийся от громкого голоса матери ребенок испугался, но не заплакал. Маленький Эрнесто молча лежал в своей кроватке и изо всех сил старался подавить вновь подступающие приступы кашля, чтобы не расстраивать родителей. Вдох. Выдох. Вдох…
В детстве Тэтэ очень любил слушать мрачноватую сказочную историю о том, как однажды, когда он был совсем маленьким, за ним пришли злые духи. Они уже почти затянули его в Уку Пача – подземный мир мертвых и нерожденных, и ни врачи, ни родители не могли с ними ничего поделать, но тут появилась бабушка Паола с пучком горящих сухих трав в одной руке и подпаленными куриными перьями в другой.
– А ну-ка, духи, верните нам Тэтэ! – бесстрашно потребовала она, размахивая издающими отвратительный горелый запах перьями так, словно у нее в руке был меч. – Руки прочь от него!
И демоны, испугавшись то ли бабушки Паолы, то ли запаха ее горящих трав и перьев, трусливо сбежали, оставив мальчика в покое. И все бы хорошо, вот только случившееся не прошло даром для маленького Тэтэ – мир мертвых успел оставить на нем свой отпечаток и время от времени давал о себе знать приступами жестокого удушья. Тогда бабушка расставляла возле кровати мальчика связки птичьих перьев и душистых трав, поджигала их – и мир Уку Пача тут же закрывал свои ворота и оставлял его в покое. А чтобы помочь мальчику справиться с удушьем, бабушка варила одной ей ведомые загадочные зелья и поила ими Тэтэ, одновременно наигрывая на однострунном беримбау.[8]
– Почему злые духи хотят забрать именно меня, абуэла[9]? – спрашивал мальчик.
