Вывалившись в очередной раз от его разъяренного вопля из комнаты, мы отбежали подальше и остановились.
— Ну и что делать? — вытерла я фальшивые слезы и высморкалась. — Времени почти не осталось. Из недели прошло уже три дня, из которых я один бездарно потеряла на домашний арест.
— Не волнуйся, — поправила светлый локон Инесса и улыбнулась. — Я подключила тяжелую артиллерию, пока ты отбывала наказание. Нас ждет в гости бабушка.
— Ой! — пискнула я. — Папулю удар хватит.
— Ничего страшного, — отмахнулась она. — Подумаешь, навестит тещу и привезет к ней в гости любимых внучек.
— Ну ты и суро-овая, — восхищенно выдохнула я.
— А то! — подмигнула мне сестрица. — Идем, я хочу примерить свое голубое муаровое платье.
— Еще не твое!
— Ой, да брось. А ты пакуй маленькую сумку. Большую протащить не удастся. Как поступишь в академию, я тебе твой гардероб перешлю. Бери все свои деньги, минимум вещей и лишь самые необходимые мелочи. И подумай, что наденешь. Придется быстро бегать…
— Да это я уже обдумала. Вот только денег маловато…
— Ладно, уговорила, — рассмеялась Инесса и потащила меня в мою комнату, чтобы получить вожделенные платье и веер. — Ради любимой младшей сестрички я, так уж и быть, разобью свою копилку. Потом сочтемся. Или же — меняю на туфли. Те, что с голубым камушком на пряжке. Они идеально подойдут к моему голубому платью.
— Договорились! — подпрыгнула я на месте от радости.
У нас с ней были одинаковыми не только рост и фигура, но и размер обуви. Да и внешнее сходство у нас было поразительное. Ни у кого и на секунду не могло возникнуть сомнений в том, что мы родные сестры. Отличались мы только мастью и темпераментом. Инесса — изящная, нежная, утонченная блондинка с ярко-голубыми глазами. А я — неугомонная, порывистая, темпераментная, рыжая как огонь, с веснушками, появляющимися вместе с весенним солнышком и исчезающими, когда осень вступала в свои права. И глаза у меня изумрудные с рыжими крапинками. Инесса, когда мы ссорились, говорила, что они как ржавчина. А папа, любя, исправлял, что это россыпь золотого песка на изумрудной глади. Понятно, что его сравнение мне нравилось больше.
Говорят, я пошла в маму, которую никогда не видела. Она погибла глупо и нелепо, когда Инессе было два года, а мне два месяца. Лошади понесли, и карета, в которой ехала мама, перевернулась. Она умерла мгновенно, даже не успев этого понять. Как нам рассказывали, сломала шею, неудачно упав.
К сожалению, у папы не было ни одного ее портрета, так что нам с Инессой приходилось довольствоваться его рассказами и внешним обликом нашей бабушки, маминой мамы — тоже рыжей и зеленоглазой, как я. Человек она крайне сложный, неуступчивый и неуживчивый, но внучек любит, и периодически мы у нее гостим. Меня, правда, бабушка баловала чуть больше. Вероятно, из-за моей рыжей шевелюры, напоминавшей ей о погибшей совсем молодой дочери.
Через час ко мне в комнату поскреблись, и заглянул расстроенный папа. Он окинул взглядом нас, стоящих над вываленными на кровать кучами нарядов, и сообщил:
— Девочки, вас бабушка в гости зовет. Причем срочно. Завтра уже чтобы были у нее, так что поутру выезжаем.
— Да? — сделала вид Инесса, будто не в курсе письма от бабули. — А почему так срочно?
— Пишет, что хочет представить вас достойным молодым людям.
— О! Женихи! — захлопала в ладоши сестра. — Как это мило. Элька, какие платья возьмем?
И уже утром мы тряслись в карете, везущей нас в гости к бабушке. Папа сидел нахохлившись, так как с тещей у него отношения не ладились. Она винила его в смерти молодой жены, что отпустил, недоглядел, не приставил охрану… И даже то, что он скорбел много лет, оставаясь вдовцом, категорически отказываясь снова жениться, и воспитывал в одиночестве двух дочурок, не смягчало сердце бабули.
Мы с Инессой заговорщицки переглядывались и помалкивали, не желая расстраивать папу еще больше. Бедненький. Он еще не знает о том, что у меня всё готово к побегу. Я собрала сумку, небольшую, но в нее удалось впихнуть документы, сменное белье, запасные штаны и рубашку, зубную щетку, мыло и расческу, кошелек с нашими общими накоплениями, а также небольшой кинжал. Мало ли… Совсем безоружной отправляться куда-то было страшно. Больше, увы, ничего не влезало, как мы ни пытались с сестрой запихнуть. А брать сумку побольше было нельзя, папа бы точно что-нибудь заподозрил. Он и на эту-то косился с недоумением. Мол, зачем она мне, если куча чемоданов пристегнута к карете сзади.
Я, тяжело обмахиваясь веером, украдкой стирала капельки пота, предательски выступающие на висках. Мне было дико жарко… Побег планировался быстрым и ошеломляющим, а потому пришлось надеть походную одежду под платье. Для этого мы отыскали в моем гардеробе самое закрытое, с длинными рукавами и многочисленными подъюбниками, которые должны спрятать надетые под них брюки. А глухой высокий ворот этого строгого зимнего наряда скрывал воротничок рубашки.
Проблема была с обувью. Туфли не годились для побега, а сапоги не подходили ни под погоду — ясную, теплую и солнечную, ни под платье. Пришлось сделать вид, будто я подвернула ногу. Причитая над тем, какая я неуклюжая, сестрица забинтовала мою «пострадавшую» ступню бинтами, после чего
