так верь до конца. Но и тут человеческий ум начинает пожирать самого себя. Как можно доказать себе, что ты любишь Бога искренне и бескорыстно? Как, если в самой вере, в ее основах заложена идея вознаграждения и наказания. Господь Сына Своего отдал на смерть, чтобы искупить первородный грех. Тебя в младенчестве крестят, и ты с этого самого младенчества попадаешь в систему «ты мне — я тебе» в паре с Господом Богом. Кому-то на это глубоко плевать, кто-то полагает, что так правильно. А кто-то… Кто-то решает отринуть от себя даже подозрение в корысти, намек на желание что-то урвать от своей веры. Не нужна мне выгода, говорит Отринувший. Не нужен мне рай и вечное блаженство, не для того я буду служить Ему, чтобы Он расплатился со мной самым высоким в мире гонораром, а ради собственного спокойствия, что я верую, истинно верую, совершу любое злодеяние ради того, чтобы доказать — мне не нужно рая, достаточно любви к Господу. И совершают. При вступлении в союз Отринувших — совершают преступление. Грех. Или даже весь набор смертных грехов. Кто-то припомнил процесс над тамплиерами, вашими, Ваня, предшественниками, те тоже вроде крест ногами попирали, на изображение Бога плевали, даже содомили понемногу. Кто утверждает, что ради греха как такового, а вот кто-то взял да и предположил, что ради отказа от жизни вечной чудили храмовники, для того чтобы сделать свое служение Богу чистым и свободным даже от намека на корысть.
Круль замолчал, ожидая возражений от Ивана, но тот не сказал ничего.
Да и нечего ему было сказать. Обидеться за тамплиеров? Чушь собачья. Сказать, что такое понимание служения Господу — грех, так Круль и не утверждал, что так правильно. Более того, сам он по этому пути не пошел, честно отправился в Службу Спасения и подписал Договор.
Правда, сказал деду, что делает это не просто так, а где-то даже с благой целью. Ради защиты людей, Договора не подписавших. Дьяволу, правда, на это наплевать, раз уж согласился он подписать Договор на таких вот странных условиях.
Самому Ивану идея Отринувших показалась… даже не странной. Изначально порочной. Как будто предложили ему лакомство, от которого пахло гнилью, и говорят, что так правильно, так хорошо. И что пахнуть должно — тоже говорят, только не хочется самому это дурно пахнущее угощение в рот засовывать.
— Тебе все понятно? — спросил Круль. — Вопросов нет?
— Что, есть организация Отринувших? Это они стоят за галатами?
— Или за галатами, или перед, или вместо — кто его знает. Мы слышали это название всего несколько раз, экстраполировали все потом уже психологи с аналитиками на основе обрывков показаний захваченных галат. И кто знает, что из этого на самом деле имеет место, а что является продуктом деятельности воображательной железы аналитиков? Бред настолько крут, что верится в него сразу. Понимаешь мгновенно, что обязательно найдется кто- то, кто воспримет это серьезно и даже ломанется в ряды Отринувших. Это же сделает его куда лучше остальных! Выше и чище!
— А Преисподняя потом? — напомнил Иван.
— Она — потом. И наверняка у многих в душе надежда, что Господь оценит его подвиг, пожалеет и наградит…
— И что? Ты в Ад не сходил, не глянул?
— Закрытая информация, — сказал Круль. — В общем доступе информация отсутствует, в специальном — отсутствует, в самом специальном — отсутствует… Я искал, пока мне не сказали, чтобы я прекратил. Намекнули, что не мое это дело, и я согласился — не мое.
— Но ты же врал про свободу совести в Аду, — засмеялся Иван.
— А ты — про свободу совести на этом свете. И что? — парировал Круль. — Ты знаешь об этом больше меня? Вам на инструктажах доводили, что есть ребята пострашнее галат? Накачки этому посвящали? Вообще, кто-нибудь говорил об Отринувших и о том, что никаких галат вообще может не быть, а только Отринувшие, таким образом прикрывающие свои действия? Хоть раз?
Иван не ответил. И машина остановилась очень кстати.
Иван выглянул в окно — бар «Три поросенка» был на соседней улице, метрах в ста.
— Как двигаемся? — спросил Иван. — Внаглую?
— Словечки у тебя… — недовольно проворчал Круль. — Внаглую… Стремительным наскоком, быстротекущая набеговая операция — мало ли красиво звучащей чуши понапридумывали умные люди?
— Операция без предварительной разведки в целях предотвращения срыва внезапности, — сказал Иван.
— Вот, — удовлетворенно засмеялся Круль. — Можешь, когда хочешь. Значит, мы сейчас едем до самого бара. Смотрим, если машин перед ним или нет, или почти нет, паркуемся там и входим.
— А если есть? — спросил водитель, не поворачивая головы.
— Все равно входим. Нечего тянуть, завтра Хаммера все равно не будет. Входим внаглую, предъявляем стволы. Кто-то дергается — валим. Если можно — щадяще, но ногам. Если не получается — на поражение. Нам рисковать нельзя. Если кто-то бросается к нашему новому другу с радостным криком: «Ваня, живой!» — валим, по ногам или по рукам. И не выпускаем из поля зрения. Дернется — насмерть. Ваня — возражений нет?
Иван не ответил.
— Ты скажи, Ваня, — ткнул его Круль локтем в бок. — Подтверди ребятам, а то ведь никому неохота нарываться на пулю еще и от тебя. Если считаешь, что можешь проколоться, скажи сразу, останешься за рулем. Хотя нам водитель и не нужен, входим все. Говори, Ваня.
— Если будет возможность — не насмерть, — выдавил из себя Иван. — Но если выхода не будет…
