— Ты о хлебе с солью? — Фома улыбнулся. — Понимаешь, мне нельзя было попадать в Ад. Я знал такое, что Дьяволу знать было не положено.
— Но ты же исповедовался, я знаю, — сказал Иван.
— И они так думали, — ответил Фома. — Они следили за тем, чтобы кандидаты на устранение были безгрешны, получили отпущение и так далее и тому подобное… Токарев точно знал. Он всегда это отслеживал. Им не я был нужен, не Фома Георгиевич Свечин, а тот, с кем я разговаривал.
— Они его не забрали?
— Нет. Иначе я был бы мертв до твоего прихода. А я выжил. Значит…
— Значит. Эти четки — его?
— Его.
— И взорвали дом, чтобы уничтожить что-то важное?
— А ты как думаешь, Ваня? Они хотели уничтожить нечто важное, но вот уничтожили или нет… Они решили, что я тебе успел что-то рассказать. Или написать в мобильнике. Потому тебя так допрашивали, потому и не убили сразу.
— Почему? — удивился Иван. — Тот же Токарев мог сразу вечером меня пьяного и расстрелять. Или поручить это Квятковскому…
— Не мог, — покачал головой Фома. — Ты бы попал в ад, все стало бы известно Дьяволу. Токарев убил Александрова. Он не хотел светиться, Ваня!
— Но ведь я тоже исповедовался в пятницу.
— У меня в кармане были хлебные крошки и крупинки соли, прости. Такие штуки обязательно проверяют в Конюшне. На всякий случай.
— И тут ты меня подставил…
— Дурак, я тебе жизнь спас. Если бы не это, тебя убили бы сразу. Безгрешного сам Токарев бы и порешил. Или помощнику приказал. После того как я вроде бы Божье перемирие нарушил, галаты могли делать все что угодно.
— Меня не хотели выпускать из города, — напомнил Иван. — Зачем?
— А потом не хотели впускать. Убить попытались. Почему? — хитро улыбнулся Фома. — Думай, соображай. Я подсказать не могу, меня нет, не забыл? Это ты сам с собой разговариваешь, только мозг все подстроил, чтобы ты себе сумасшедшим не казался.
Теперь белое полотно было не над головой Ивана, а у него под ногами, где-то далеко-далеко внизу. От горизонта до горизонта. А сверху — свет, яркий, мягкий, белый и легкий.
При взгляде вниз начинала кружиться голова.
— Нет, они не хотели меня отпускать. Токарев не хотел. Это вмешался Дьявол, прислал Круля…
Фома насмешливо промолчал.
— Не смотри на меня так, если уж не помогаешь, так и не отвлекай! — крикнул Иван.
Начинался ветер, он подхватывал слова и уносил их в бесконечность.
— Я не отвлекаю, — снова улыбнулся Фома. — Я делаю только то, что хочешь и знаешь ты. Тебе нужно, чтобы какие-то неприятные вещи тебе сказал кто-то другой, чтобы исходило это неприятное знание не от тебя, а от кого-то чужого. От Фомы Свечина, например.
— И что же я не хочу произнести сам?
— Все упирается в одно — с кем и ради чего я встретился в том доме. С кем-то таким, которого можно было похитить только там, в руинах. Похитить тайно даже от галат. И так, чтобы никто, хоть сам Дьявол, не узнал, кто именно его похитил. И похоже, они не смогли заполучить этого человека. Иначе ты был бы не нужен.
Ветер усиливался, по полотну внизу бежали волны, и теперь это было похоже на море, на молочно-белое море.
— Время заканчивается, — сказал Фома. — Я, собственно, почему появился здесь…
— Не слышу! — крикнул Иван.
— Я появился здесь, чтобы сказать тебе! — крикнул Фома. — Слышишь?
— Слышу!
— Не забудь сказать, что ты знаешь Токарева.
— Дьяволу?
— Дурак! Тем, кто тебя будет убивать! Не забудь сказать, что его знаешь, только не называй его имени. Ни в коем случае не называй! Ты должен будешь все решить сам…
— Что решить?
— Решить, прав я был или нет… И стоит ли заканчивать то, что я начал. Только сам. Я так до конца и не разобрался, тянул, сомневался и умер. У тебя есть шанс. И то, что Дьявол тебе помогает… — Ветер отшвырнул Фому прочь, понес его вниз, к кипящему белой пеной океану.
Иван закричал, бросился было вдогонку, но перед глазами сверкнула молния.
— …Живой? — спросил Круль.
