— Я делал то, что нужно империи, — Гаспар, хмурясь, провел пальцами по своей броне. — Я сражался, чтобы победить. Как там говорят в Академии? Честь не исключает...
— ...тактики, — закончил Мишель старый урок. — А глупцу не дано узнать славу. Да, милорд.
— Селина всегда была мастером Игры. Дыхание Создателя, именно так она и получила престол, в конце-то концов. Я играл как мог, но правила устанавливала она, — Гаспар вздохнул. — Честно говоря, больше всего я сожалею, что натравил на тебя того барда. Знаешь, я поручил ей найти что угодно, что сможет опорочить твоё имя.
При мысли о Мельсендре и её издевательствах там, на складе, у Мишеля похолодела кровь. Но он наблюдал Игру достаточно долго и понимал, что выдаст свой страх, если спросит Гаспара, что тому известно. Вместо этого он лишь пожал плечами.
— Как вы и сказали, милорд, вы играли в Игру. Она основана на слухах и недомолвках. И в этом плане моя жизнь проста и незамысловата, чему я безмерно рад.
— Тем не менее, сэр Мишель, это было недостойно по отношению к другому шевалье, поэтому прими мои извинения, — Гаспар улыбнулся. — Когда мы доберёмся до этого зала, наше перемирие подойдет к концу, и мы приложим все усилия, чтобы убить друг друга. Ты это знаешь, и я это знаю, но мы будем биться с честью, свободные от Игры, сплетен и лжи. Как и подобает мужчинам, которые знают, кто они есть, и с гордостью могут показать это всему миру.
Гаспар не знает. Мишель был уверен, что Великий Герцог использовал бы эту информацию ранее, ещё перед атакой на Халамширал, но какая-то часть его всегда сомневалась, всегда ожидала удара от Гаспара.
Он вспомнил, как вскипела его кровь, тот горячий прилив сил, требующий смерти Мельсендре, когда та стала угрожать тем, что знала его тайну.
Мишель почувствовал, как где-то в глубинах сознания стал развязываться крошечный узелок напряжения. Он был там так долго, что мужчина успел забыть о его существовании, но теперь, когда он окончательно исчез, Мишель не мог не испытать облегчения, нахлынувшего на него приятной прохладной волной. Он был свободен. Он мог жить и умереть как сэр Мишель де Шевин.
— Да, милорд, — ответил Мишель и вернулся к зазубринам на своём оружии.
На следующий день, после прохождения очередной проклятой Создателем тропы, они прошли через элувиан и ступили в огромный круглый зал, самый большой из всех ими виденных.
В золотых жаровнях, освещая всю комнату, горел сотворенный магией огонь, сродни тому огоньку, над которым Бриала прошлой ночью поджаривала хлеб. Вдоль стен высились колоссальные опорные колонны, высеченные в виде фигур эльфов в доспехах или с посохами. Меж статуями располагались десятки элувианов, а над ними в потолок были врезаны гигантские монструозные формы. Мишель распознал демонов, драконов и тварей, для которых не нашёл имён.
Пол огромного зала был выложен в виде пологой чаши. Вдоль верхнего ската располагались изящные мраморные скамейки. Ниже пол испещряли руны, складываясь в узор, который Мишель не мог разобрать. Переплетенные подобно паутине элементы перекрывали друг друга, некоторые выглядели стилизованными существами, иные походили на пламя или на молнии, и ещё оставались геометрические фигуры, изгибающиеся в формы, которые казались совсем уж замысловатыми. Они напомнили ему руны на тропах, хотя и не сияли так ярко, и что-то в их форме было иным, хоть он не мог сказать, что именно.
В центре зала посередине громадного рунического круга возвышался массивный каменный пьедестал. Идеально гладкий, если не считать одного углубления, точь в точь повторяющего форму рубина, который Селине дал демон Имшаэль. До сего момента Мишель сомневался, не послал ли их демон сюда на верную смерть.
— Впечатляюще, — присвистнул Гаспар, и эхо его голоса, отскакивая от стен, прокатилось по всему залу.
— Это не погребальная камера, — заметила Бриала, и Мишель с лёгким беспокойством отметил, что её голос не породил эха. — Фелассан, что это такое? Траурный зал?
Эльфы вошли в комнату прежде Мишеля и остальных, и Бриала с Мирис благоговейно взирали на кричащую роскошь. Один Фелассан не был впечатлен.
— Отчасти, — ответил он. — Верующие могли приходить сюда помолиться.
— Чему? Своим языческим божкам? — спросил Ремаш, и шрам на его щеке изогнулся от насмешливой ухмылки.
— Нашим старейшим, погрузившимся в утенеру, — Если Фелассан и был задет выходкой Ремаша, то не подал вида. — Просители проходили через лабиринт, — сказал он, указывая на переплетения рун, — и в песнях говорится, что если они были достойны, то ночью, во сне, находили ответы на свои вопросы.
— Проходили через... — Ремаш уставился на руны, опоясывающие пьедестал. — Тут какая-то подсказка нарисована?
— Как, ты не видишь? — с улыбкой спросил Фелассан. — Должно быть, ты недостоин.
Ремаш опустил было руку на рукоять своего меча, но остановился, повинуясь отрывистому жесту Гаспара.
