помнил, что сказал Пекка Роллинс в «Изумрудном дворце», когда Каз заявил, что Торговый совет ни за что не поддержит незаконную деятельность Ван Эка. «А кто им расскажет? Канальная крыса из худшей трущобы в Бочке? Не обманывай себя, Бреккер».
В тот момент Каз едва соображал из-за красной пелены ярости, опускавшейся на его глаза всякий раз, когда он находился в обществе Роллинса. Она лишала разума, который направлял его, терпения, на которое он опирался. Рядом с Пеккой он терял форму того, кем являлся – нет, он терял форму того, кем отчаянно пытался стать. Он не был Грязными Руками, Казом Бреккером или даже самым жестоким лейтенантом Отбросов. Он был просто мальчишкой, подпитываемым белым пламенем гнева, который грозил сжечь дотла напускной образ выстраданной корректности, поддерживаемый им с таким трудом.
Но теперь, опираясь на свою трость среди могил Черной Вуали, он мог признать правду в словах Пекки. Нельзя идти на войну с таким преуспевающим торговцем, как Ван Эк, если ты бандит с репутацией грязнее, чем подошва конюха. Чтобы выиграть, Казу придется уравнять силы. Он покажет миру то, что давно знает: несмотря на ухоженные руки и роскошные костюмы, Ван Эк – такой же преступник, как и любой головорез из Бочки. Даже хуже, потому что его слово ничего не стоит.
Каз не услышал шагов Инеж, просто почувствовал, что она рядом, стоит у разрушенных колонн белого мраморного мавзолея. Ей где-то удалось раздобыть мыло, чтобы помыться, и запах сырых комнат «Эйл Комеди» – этот слабый намек на сено и грим, – исчез. Ее черные волосы блестели в лунном свете, уже аккуратно собранные в пучок на шее. Девушка стояла так неподвижно, что ее легко можно было спутать с одним из кладбищенских каменных стражей.
– Зачем нам сетка, Каз?
Да, зачем им сетка? Зачем прибегать к методам, которые усложнят спланированное им нападение на силосные башни и вдвое увеличат вероятность, что их раскроют?
– Я только что прошел через большие трудности, чтобы вернуть своего паука. И сделал это не для того, чтобы ты размозжила свой череп на следующий же день.
– Ты защищаешь свои инвестиции, – ответила она, и ее голос звучал почти смиренно.
– Верно.
– И ты уплываешь с острова.
Его должно больше обеспокоить, что она может угадать его следующий шаг.
– Ротти сказал, что старик становится нервным. Мне нужно пригладить его перышки.
Пер Хаскель по-прежнему являлся лидером Отбросов, и Каз знал, что ему нравится эта должность, но не работа, которая шла к ней в довесок. Поскольку Каз так долго отсутствовал, дела банды пошли на спад. Кроме того, когда Хаскель становился дерганым, то любил делать что-то глупое, просто чтобы напомнить людям, кто здесь главный.
– Нам стоит приглядывать за домом Ван Эка, – сказала Инеж.
– Я позабочусь об этом.
– Он увеличит свою охрану. – Остальное осталось невысказанным. Никто не подходил лучше, чтобы проскользнуть мимо защиты Ван Эка, чем Призрак.
Ему следовало бы сказать, чтобы она отдохнула, что он справится со слежкой в одиночку. Вместо этого Каз кивнул и направился к одной из гондол, спрятанных в ивах, игнорируя облегчение, которое он почувствовал, когда Инеж последовала за ним.
После шумной дневной передряги каналы казались более тихими, чем обычно, а вода – неестественно неподвижной.
– Как думаешь, Западный Обруч успел оправиться к сегодняшней ночи? – поинтересовалась Инеж тихим голосом. Она, как и любая канальная крыса, научилась быть осторожной, когда приходило время путешествовать по водным путям Кеттердама.
– Сомневаюсь. Городская стража начнет расследование, а туристы приехали в город не для того, чтобы почувствовать адреналин, когда тебя взрывают на кусочки.
Многие компании потеряют деньги. Каз подозревал, что к утру лестница у входа в Штадхолл будет кишеть владельцами домов удовольствий и гостиниц, требующих ответов. Может выйти интересное шоу.
– Ван Эк наверняка многое поменял с тех пор, как мы украли Де Каппеля.
– К тому же он знает, что Уайлен теперь с нами, – согласилась Инеж. – Где мы встретимся со стариком?
– В «Костяшке».
Они не могли перехватить Хаскеля в Клепке. Ван Эк наверняка держал штаб-квартиру Отбросов под наблюдением, а теперь, вполне вероятно, вокруг нее кружила и городская стража. Мысль о том, как эти неотесанные офицеры обыскивают комнаты и роются в его скудных пожитках, вызывала у Каза яростное покалывание по всей коже. Клепка не могла похвастаться роскошью, но он превратил ее из протекающей норы в место, где можно было полечиться от похмелья сном или залечь и спрятаться от властей, не отмораживая себе задницу зимой и не расчесываясь до крови от блох летом. Клепка принадлежала ему, что бы там себе ни думал Пер Хаскель.
