– Вам обязательно продолжать так меня звать? Вполне достаточно Пегги.
– С радостью приму к сведению. Вам приходилось раньше работать секретарем? Нет. Если вас устроит зарплата семнадцать с половиной долларов в неделю, считайте, что вы им стали. Обычная оплата – двадцатник. Но попробуйте найдите такое место. Я начал бы с просмотров объявлений о смерти. Еще вам придется отвечать на телефонные звонки, но это не слишком обременительно, поскольку телефон звонит нечасто.
– Семнадцать с половиной меня вполне устраивает.
– Кабинет маловат, чтобы посадить сюда кого-нибудь еще. Дай бог, разместить клиента. Так что вам придется довольствоваться одним Вальтером.
Мать бы такое не одобрила, но здесь Нью-Йорк, а не Гринсберг.
– Хорошо, Вальтер.
– Отлично. Теперь скажите, что вам известно о законах о собственности?
Маргарет о них ничего не знала, и Шрёер потратил остаток дня, рассказывая, что такое правооснование, чем он занимается, где находится городское регистрационное бюро, куда ему придется ее время от времени посылать, и кулинария, где он завтра попросит ее купить сандвич на ленч. Наконец в пять часов он спросил:
– Есть вопросы?
Не больше миллиона, подумала она, но ответила:
– Вы сообщили мне достаточно. И спасибо, что даете шанс.
Шрёер пожал плечами:
– Благодарите «Аякс». До завтра, до девяти.
– Хорошо, сэр. – Три мили до дома, где она снимала комнату, показались ей самыми короткими в жизни. До следующего утра. Наконец она шла не по чужому городу – у нее возникло ощущение, что она идет по своим улицам.
Маргарет не сразу привыкла к тому, что умерла. Прошла всего пара недель, и она пока не знала, какими руководствоваться правилами. Сколько времени она должна их изучать? Наверное, вечность. Не надоест ли ей быть… привидением или нетопырем, как это называют в Гринсберге? Превращаться в нечто иное или вообще в ничто? Что бы там ни было, ей хотелось знать, как все устроено.
Например, ее тело. Она знала, что тело вернулось в Гринсберг и лежит на кладбище на фамильном участке. По крайней мере, так подумала, когда узнала, что отец его запросил. Немного удивилась, что ей не обязательно следовать за ним. На самом деле, даже невозможно. А если и возможно, то она не знала, как это делается. Только надеялась, что похороны были благопристойными. Ее тетя Конни любит хорошие похороны, особенно такие, когда родственники заходятся от горя, ревут, голосят, падают на могилу и все в таком роде. Маргарет решила, что ничего подобного на ее похоронах не было. Мать бы не одобрила. Извини, тетя Кони. Но лучше слушать музыку.
Она оставалась в Нью-Йорке и в роли привидения пользовалась некоторыми преимуществами. Не надо было платить за комнату, ей было безразлично, где находиться – в доме или на улице, – не тяготило постоянное состояние бодрствования (или лучше сказать, состояние без сна?), потому что она больше не уставала. Иногда ей хотелось осмотреться, прошвырнуться по городу, иногда нет. Прошло много часов, может, даже пара дней, прежде чем она отключилась. Всякий раз, когда бы это потом ни случалось, где бы она ни находилась, все равно оказывалась либо в кабинете, либо перед домом миссис Дейли, где…
Да, там, где умерла. Ничего трагического, но то, что случилось, было неотвратимо. Она не стала жертвой уличного преступления, не попала под колеса такси, просто неудачно упала. Задумалась о духах с ароматом жимолости, которые только что купила в универмаге «Мейси», когда на бровке тротуара сломался каблук. Или снова подвело колено. Детали не запомнились, да и не имели особого значения. Она рухнула на мостовую и еще успела подумать: «Будет больно». Но боли не почувствовала. Затем как-то очутилась за спиной миссис Дейли и слушала, как та рассказывает соседке, что их высокая девушка упала и тут же умерла, будто свечку задули (миссис Дейли перекрестилась). И что приезжал ее несчастный отец и забрал вещи туда, где они живут. У нее теперь пустует комната, и нужно снова искать жильца.
Маргарет понимала, как это грустно, но сама расстраивалась не сильно, ничего ее особенно не тревожило. Она могла ходить на выставки и в музеи – куда угодно в городе – и ни за что не платить. Разумеется, ее никто не останавливал. Ей казалось, ее видели некоторые животные: кошки в переулках и на окнах, птицы, и, когда она находилась рядом, белки в Центральном парке по-особенному наклоняли голову. А люди не видели. Она могла путешествовать целый день напролет, не ощущая ни голода, ни усталости. И это ее тоже устраивало.
Она видела в городе другие привидения (слово до сих пор казалось странным, даже коробило, как «незамужняя мать» или «негр», но другого она не знала), но если они ее и замечали, то скрывали это. Может, так было принято. Каждый занимался своим делом, она своим, и это устраивало ее.
Впрочем, делать она могла немного – например, проходить сквозь предметы – и воспользовалась этим, как только услышала голос миссис Дейли. Но это не далось просто так – предметы также получили возможность проходить сквозь нее и постоянно этим занимались. Через несколько дней Маргарет поняла, что если сконцентрироваться, можно проникнуть в машину, такси или поезд метро и ехать в них, а не стоять столбом, пока они проносятся сквозь нее. Но она не могла ни поднимать, ни передвигать вещи, во всяком случае, ничего тяжелее пылинки. И даже это требовало концентрации внимания и времени. Когда же она иссякала, не хотела больше концентрироваться, отключалась и оказывалась у дома миссис Дейли или в офисе.
