Она наклонилась и повернула зеркало так, чтобы оно отражало туалетный столик, револьвер на нем и ее второй чулок, брошенный на плафон лампы. Последнюю ночь на память попросил он у нее в баре, как отправлявшийся на войну солдат.
– А в следующий раз, когда я сюда приду, будешь хвастаться перед барменом?
– Мертвые не говорят.
– Если не передумаешь.
– Не передумаю.
Она поверила, и у нее возникла мысль передумать за него.
Дело было не в выпивке. Она тянула бесконечный коктейль, и бокала хватило бы на всю ночь. Они разговаривали. В паузах он делал глоток пива. В какой-то момент бармен налил ему второй стакан, но он так к нему и не притронулся.
– А вдруг эта последняя ночь так тебе запомнится, что тебе захочется повторить?
– В нашем распоряжении вся ночь. Я не собираюсь умирать в темноте.
– Я имею в виду, повторить на следующую ночь?
– Мне нужно одно – чтобы прощание запомнилось.
– А может, ты все свистишь, чтобы затащить меня в постель, а наутро улизнешь, а я останусь гадать, с какой стати на все это клюнула?
– Я оставлю тебя с сознанием, что ты проявила ко мне величайшую доброту, и я не забуду этого целую вечность.
Она почему-то рассмеялась. Он тоже. Завеса поднялась, они вышли в теплую ночь и поцеловались на парковке.
– Я тебе обещала, что выжму из тебя улыбку.
– Это я сказал, а не ты.
– Ты сказал, а я подумала.
– Последний шанс посмеяться.
– Смех не в счет. Он совсем не то что улыбка. Смех возникает сам, невозможно удержаться, а улыбнуться надо захотеть.
– Самоубийство – это грех? – спросила она.
– Только у католиков.
– А что у протестантов? Не могу вспомнить.
– Слабость характера.
Ответ ей настолько понравился, что она вышла из машины и забралась на его мотоцикл.
Он не стал объяснять, в чей дом они приехали. Это не имело значения. Дом был в их распоряжении.
Она услышала, как хлопнула рама дверной сетки. Хлопок не вписывался в отмеренный по сигарете отрезок времени.
– Скажи еще раз, почему ты решил покончить с собой?
– Я тебе уже говорил: это никого не касается.
– Когда вообще у тебя появилась эта мысль? – Она понятия не имела, почему в ее голове возник такой вопрос, но по выражению его лица почувствовала, что попала в точку. Он немного подумал, прежде чем ответить:
– Именно тогда, когда продал машину и купил мотоцикл.
– До или во время?
Он еще подумал.
– Во время. Спросил себя, зачем я это делаю, и ответ был таков: потому что готов умереть.
– Спрашивал себя, почему?
– Конечно, – поспешно ответил он и тут же помотал головой. – Нет. Неправда. Не спрашивал, просто знал.
– Что знал? – Ее голос прозвучал резче, чем она хотела.
– Знал, что так надо. Слушай, тут нет ничего интересного.
– Я тебе не верю. Ты все насочинял. Когда на тебя накатило? В самый первый раз?
– Когда был в дебрях.
– В дебрях? Что значит – в дебрях? В каких дебрях?
– Это так говорится. В глухомани. У черта на рогах. В джунглях. Ты представляешь, где Вьетнам?
– Когда-то он назывался Французским Индокитаем. Я встречалась с французским теннисистом, который там вырос. Его отец был дипломатом.
– Вот в тех дебрях я и был, когда мне пришла в голову эта мысль.
– Ты задался вопросом, почему?
– В этом не было необходимости. Почувствовал огромное облегчение. Помнишь, я тебе говорил, что был механиком, обслуживал вертолеты?
– Помню.
