– Она все равно убежит. Развязывай, негодник, иначе я не знаю, что с тобой сделаю!
Женщина шагнула ближе, и Кинтей, подпрыгнув, выдернул из ножен молнией блеснувший меч. Ощерился, шалым взглядом перебегая с лица на лицо. Повел грозным оружием перед собой, держа его обеими руками:
– Прочь! Прочь, сытыганское отродье!
Соннук поднял топор и отодвинул Олджуну за спину. Хлестко перекинул топорище из левой руки в правую. На облитых жаром скулах выступили каменные желваки. Жгучий взор точно крапивой ожег щеки Кинтея. Стояли молча, сверля друг друга настороженными глазами.
Кинтей не выдержал. Изобразил лицом миролюбие, улыбнулся кривовато. Вложил меч в ножны.
– Зачем нам драться, Атын, что делить? Сегодня мы пережили такое, после чего люди, даже бывшие враги, сплачиваются и стараются держаться вместе… Мы не прежние глупые мальчишки. Пусть Белый Творец покарает того, кто помнит зло. Я – не помню. Не собираюсь мстить за ту детскую драку из-за тальниковой вязанки, когда ты так же угрожал топором. За тот страшный удар… Скажу честно: я восхищался тобой! Я и теперь восхищен.
Поправив пояс, задвинул меч за спину и ухмыльнулся:
– Ты сумел надуть всех! Ведь мы с Топпо… – он вспомнил, что имя покойника не называют вслух, – мы с другом, как вся Элен, вначале поверили, что в Олджуну впрямь вселился Йор. Ох и мудреную же ты придумал уловку, чтобы увести жену Тимира! Друг мой видел, как вы с Олджуной кувыркались на холме…
Глаза Соннука неистово сверкнули, и Кинтей заторопился:
– Ты похитил баджу собственного отца, я – твою названную сестру. Илинэ пока что никому не принадлежит. Кто из нас больше преступил закон? Я сватался к ней. Ее нянька Лахса… ваша приемная матушка отказала сватам. А я не приемлю отказов. Хочет или не хочет Илинэ, она станет моей женой. Не беда, что согласия с невестой у меня пока нет. Привыкнет. Полюбит, может быть… Мало ли в Эрги-Эн крадут невест? Многие для того и едут на торжища. Я не жесток, и я люблю ее. Ты будешь доволен зятем. Видишь – не скрываю от тебя ничего. Мы еще славно погуляем на свадьбах – твоей и моей!
Он чуть повременил и убедился, что гроза миновала.
– Надеюсь, ты больше не злишься, Атын?
– Я не Атын.
Обдумывая ответ, Кинтей искренне удивился:
– Кто же тогда?
Растерянно уставился на спину того, кого считал Атыном. Любовник Олджуны молча занялся прерванным делом. Он был похож на сына кузнеца, точно отражение. С маленькой разницей. Не понять, в чем.
– Его зовут Соннук, – сказала женщина, и тот, не поворачиваясь, нехотя пояснил:
– Я – близнец Атына. Сразу после нашего рождения кузнец отдал его Лахсе, а меня – в другой аймак. В Элен обо мне никто не знал. Но вот недавно я вернулся в семью… – он запнулся, – и понял, что не нужен Тимиру.
– Не нужен? – усомнился Кинтей.
– Отец не захотел меня принять.
– Ты знаком с… братом?
– Мы как глаза, которые вместе появились, но не видели друг друга. Я приехал, когда Тимир отправил его с заданием в верховные аймаки.
– У вас одно лицо.
– Ну да, мы ведь не просто одночашные братья, еще и близнецы. Родились в одной рубашке.
– Развяжи ее, – снова велела Олджуна.
Кинтей сделал вид, будто только что вспомнил:
– Ах да, Илинэ же твоя родная сестрица! Матушка говорила…
– Мало ли что говорила твоя матушка, – осекла женщина.
Кинтей якобы не расслышал пренебрежения в ее словах.
– Прости за «отродье», Олджуна. Уж больно ты меня раззудила. А я, признаться, не из тех, у кого вялый язык и рыбья кровь!
…Соннук чувствовал спиной прямой взор Илинэ. Глаза у нее, кажется, светло-коричневые? Может, теперь потемнели от горестных мыслей. Он подумал, что этот беспощадный взор останется с ним надолго. Гораздо дольше, чем следы его торбазов на гостеприимной поляне…
Ну и пусть смотрит волчонком. Ему-то что? Все сложилось на редкость удачно. Вместо Сата он привезет Страннику девушку, которая знает, где находится волшебный камень. Соннук старался не думать, как черный человек будет выбивать у Илинэ признание.
– Пусть бы в ремнях сидела, – бормотал Кинтей, освобождая пленницу. – Они не тугие…
– Не бойся, не сбежит твоя невеста, – обронил насмешливо второй сын кузнеца.
Настал черед Олджуны непонимающе пялиться в его спину. Душу охватывали гнев, возмущение, желание на корню извести подлое племя мужчин. Желание было таким мощным, что на миг Олджуна едва не лишилась чувств.
