– Вы не в состоянии в это поверить?
– Дитя мое, мне и верить не надо. Я просто знаю, что это так. Я люблю тебя за то, что ты думаешь по-другому, но ты ошибаешься.
– Мой отец тоже думал по-другому.
– Любое перемирие, которое заключил бы твой отец, было бы временным. Он это знал не хуже всех нас. Мира между орденами не будет никогда.
21 января 1793 г
1
Было холодно. Мороз обжигал. Из наших ноздрей густо валил пар, отчего мы становились похожи на огнедышащих драконов. Мы стояли на площади Согласия, избранной местом казни короля.
Площадь была забита до отказа. Казалось, поглазеть на обезглавливание короля собрался весь Париж, если не вся Франция. Куда ни глянь – людское море. Всего год назад они были готовы принести клятву на верность монарху. Сегодня они мяли в руках платки, чтобы потом окунуть в его кровь. Они взбирались на телеги, откуда было лучше видно. Дети восседали на отцовских плечах, а молодые женщины – на плечах мужей или возлюбленных.
По периметру площади торговцы поставили лотки и беззастенчиво расхваливали свои товары, призывая покупать накануне «особой казни». Обстановку, царившую на площади, я могла назвать лишь торжеством кровожадности. Вы спросите: неужели этим людям – гражданам Франции – было мало пролитой крови? Получалось, что мало, иначе они бы сюда не пришли.
Казнь короля была не единственной из сегодняшних казней. Палач выкрикивал имена осужденных на обезглавливание. Их волокли на эшафот, а они еще пытались возражать и утверждали о своей невиновности. Толпа требовала их крови. На мгновение площадь замолкала. Нож гильотины падал на шею казнимого, из обезглавленного тела хлестала кровь, и морозный январский воздух наполнялся ликующими воплями.
2
– Ты уверен, что Жермен появится? – спросила я, когда мы с Арно добрались до площади.
– Уверен, – коротко ответил он.
Мы принялись обходить площадь с двух сторон, ища глазами Жермена. Но он облегчил нам задачу. Бывший помощник отца и узурпатор власти в ордене, он стал взбираться на помост для зрителей. Вместе с ним поднимались его люди.
На минуту стих даже шум толпы.
Это был он. Франсуа Тома Жермен.
Черный бант стягивал седеющие волосы. На нем было одеяние великого магистра. Интересно, что подумает простой люд, видя этого разодетого человека на помосте для привилегированных зрителей? Кем он им казался: врагом или другом революции?
Люди поспешно отворачивались, не желая привлекать к себе внимание Жермена. Может, для них он был просто одной из высших фигур нынешней власти и потому вызывал страх? Вид у него и вправду был устрашающим. Жестокие, опущенные книзу губы, темные глаза, которые даже издали поражали своей цепкостью. Его пристальный взгляд обладал будоражащим свойством.
Меня охватил гнев. Эти одежды я привыкла видеть на своем отце. Для самозванца они были неуместным украшением.
Естественно, Арно тоже увидел Жермена и сумел пробраться поближе к помосту. Он подошел к охране. Те стояли у основания помоста и отгоняли людей от ступеней. Арно заговорил с одним из караульных. Послышались крики. Я перевела взгляд на Жермена. Заметив Арно, самозваный великий магистр подал караульным знак пропустить молодого ассасина.
Мне тоже удалось протолкнуться поближе. Подходить вплотную к помосту я не решалась. Трудно сказать, узнает ли меня Жермен. Однако вокруг были другие знакомые лица, которым я совсем не хотела попадаться на глаза.
Арно поднялся на помост и встал рядом с Жерменом. Оба смотрели поверх толпы туда, где неустанно поднималась и опускалась гильотина. Поднималась и опускалась…
– Приветствую тебя, Арно, – услышала я слова Жермена.
Я рискнула поднять голову и посмотреть на помост, надеясь, что умение читать по губам и направление ветра позволят мне услышать, о чем они говорят.
– Здравствуйте, Жермен, – сдержанно произнес Арно.
– Ты вовремя. Собственными глазами увидишь возрождение ордена тамплиеров. Образно говоря, ты был поблизости в момент его зачатия.
Арно кивнул:
– В момент гибели месье Де Ла Серра.
– Я пытался заставить его увидеть истинное положение вещей, – пожал плечами Жермен. – Орден был разъеден изнутри. Сплошное цепляние за власть и привилегии. Мы забыли наставления Жака де Моле. Забыли нашу цель: вести человечество в эпоху мира и порядка.
К этому времени на эшафот вывели короля. Надо отдать ему должное: Людовик стоял перед своими палачами, расправив плечи, с высоко поднятой головой. Гордость не покидала его до самого последнего момента. Он стал произносить речь, которую явно репетировал там, куда его поместили перед дорогой на гильотину. Однако последние слова короля потонули в барабанном бое. Смелый шаг, но совершенно бессмысленный.
