действует против тебя.
Я почувствовала озноб.
– Вы считаете, что в ордене действует не один предатель, а целая фракция?
– Почему бы и нет? Месяц назад мы видели, как революция сбросила с трона короля, далекого от народа и равнодушного во всему, кроме своей персоны.
– Вы считаете меня похожей на него? – хмуро спросила я. – По-вашему, я – великий магистр, «далекий от народа и равнодушный ко всему, кроме своей персоны»?
– Я так не думаю. Но, возможно, кто-то в ордене считает именно так.
– Вы правы, – согласилась я. – Нужно сплотить ряды моих сторонников. Я устрою встречу в нашем версальском замке, под портретами родителей.
– Хорошая мысль. Только такие дела не делаются на скорую руку. Согласна? Вначале нужно убедиться, что у тебя эти сторонники есть, и узнать, сколько их. Молодой Жан Бюрнель может заняться уведомлением членов ордена.
– Нужно, чтобы он порасспросил Лафреньера. В свете того, что я узнала, мое доверие к письму этого во?рона возросло.
– И все равно, будь осторожна с Лафреньером.
– Кстати, а как вы нашли Жана Бюрнеля?
Мистер Уэзеролл слегка покраснел:
– Нашел, и все тут.
– Мистер Уэзеролл! – напирала я.
Он пожал плечами:
– Видишь ли, у меня есть своя сеть осведомителей. Через них я и узнал, что некий Бюрнель запрыгал бы от радости, узнав о возможности работать бок о бок с прекрасной Элизой Де Ла Серр.
На меня нахлынули тяжелые, вероломные чувства, но я заставила себя улыбнуться и спросила:
– Значит, он ко мне неравнодушен?
– Это, так сказать, вишенка на торте его преданности твоей семье. Но вообще-то… думаю, ты ему очень симпатична.
– Что ж, возможно, он окажется мне хорошей парой.
– Кого ты пытаешься обмануть, дитя мое? Ты любишь Арно.
– Я? Арно?
– Скажешь, нет?
– Он причинил мне немало боли.
– Арно мог бы сказать то же самое и про тебя. Вспомни, сколько тайн ты хранила от него. Тебе не кажется, что не только ты, но и он тоже вправе считать себя пострадавшей стороной? – Мистер Уэзеролл наклонился ко мне. – Чем думать о различиях, ты бы лучше задумалась о том, сколько между вами общего. Глядишь, одно перевесит другое.
– Не знаю, – сказала я и отвернулась. – Я уже ничего толком не знаю.
5 октября 1789 г
1
Ранее я писала, что падение Бастилии ознаменовало конец монархии. Люди усомнились в законности королевской власти. Она не выдержала проверки на прочность. Но король, хотя и утратил реальную власть, номинально все еще оставался правителем Франции.
Когда весть о падении Бастилии начала разноситься по стране, одновременно поползли слухи, будто королевская армия готовится жестоко отомстить революционерам. В деревнях появлялись вестники, рассказывающие страшные истории о том, что армия скоро будет в здешних местах. Небо, на котором горели краски заката, они беззастенчиво выдавали за пылающие вдали деревни. Крестьяне вооружались и ожидали подхода армии, но она так и не появлялась. Они сжигали податные конторы и сражались с местным ополчением, посланным навести порядок.
Вслед за этим Национальное собрание издало закон, назвав его Декларацией прав человека и гражданина. Новый закон лишал аристократию права взимать с крестьян налоги и десятину, а также привлекать их к принудительному труду. Составителем Декларации был маркиз де Лафайет, помогавший составлять американскую конституцию. Она объявляла всех равными перед законом и лишала знать привилегий.
Отныне официальным орудием смертной казни во Франции стала гильотина. Об этом тоже было записано в Декларации.
2
Но что делать с королем? Официально он по-прежнему обладал правом вето. Мирабо, который, если помните, намеревался встретиться с моим отцом, выступал за прекращение протестов и воскрешение монархии.
Останься отец в живых, он бы поддержал графа. Я часто думала о том, могло бы соглашение между ассасинами и тамплиерами изменить ход событий, и всякий раз приходила к выводу: да, могло бы. Потому-то моего отца и убили.
