Оставьте чашку на столе – и через час тепло рассеется, равномерно распределится по всему объему помещения. Как наши песчинки по пляжу. Опять энтропия. И этот процесс – необратим. Сколько бы мы ни ждали, Вселенная никогда не нагреет наш кофе. – Эдмонд улыбнулся. – И не вернет в скорлупу разбитое яйцо. И не восстановит разрушенный замок из песка.
Амбра вспомнила инсталляцию под названием «Энтропия» – ряд старых бетонных блоков, где каждый последующий раскрошен больше, чем предыдущий – один за другим, и в конце – груда щебня.
На экране вновь появилась доктор Герхард:
– Мы живем в мире, где энтропия постоянно увеличивается, – говорила она. – В мире, где материя рассеивается, а не упорядочивается. Возникает вопрос: как в таком мире неорганическая материя может самоорганизоваться в живой организм? Я человек не религиозный, но вынуждена признать: феномен жизни –
Появился Эдмонд и укоризненно покачал головой.
– Мне всегда неловко слышать, как умные люди произносят слово «Создатель». – Он поморщился. – Но что делать, они его произносят по одной причине: наука до сих пор не может объяснить происхождение жизни. Но поверьте, если нам необходимо упорядочивающее начало во Вселенной, то мы вполне можем его найти, и для этого нам не нужен Бог.
В руках у Эдмонда появился лист бумаги с рассыпанными по нему железными опилками. Снизу он поднес к листу большой магнит. В мгновение ока опилки выстроились по силовым линиям магнитного поля в красивые арки.
– Невидимая сила упорядочила опилки. Но разве это сделал Бог? Нет – электромагнитное поле.
Сменился кадр, и Эдмонд стоял теперь рядом с большим батутом, по ровной поверхности которого были разбросаны сотни стеклянных шариков.
– Неупорядоченный хаос, – сказал Эдмонд, – но если я сделаю вот так… – Он положил на батут тяжелый шар для боулинга и чуть подтолкнул. Шар прокатился до центра и замер, продавив эластичную поверхность. И тут же маленькие шарики скатились в образовавшуюся плавную воронку, собрались в ровное кольцо вокруг шара для боулинга.
– Невидимая рука Бога? – спросил Эдмонд. – И опять нет. На этот раз – сила гравитации.
На экране снова появилось лицо Эдмонда.
– Как видите, жизнь – не единственный пример порядка в природе. Мертвая материя вполне может сама выстраиваться в сложные структуры.
На экране замелькали примеры самоорганизации материи – вихревая воронка торнадо, снежинки, рябь на воде, кристаллы кварца и кольца Сатурна.
– Вселенная способна организовывать материю, и это вроде бы противоречит закону увеличения энтропии. – Эдмонд тяжело вздохнул. – Так к чему же стремится природа? К порядку? Или к хаосу?
Теперь Эдмонд шел по дорожке к Массачусетскому технологическому институту, знаменитому зданию с куполом.
– Большинство физиков считает, что природа предпочитает хаос. В мире царит энтропия, и Вселенная целенаправленно движется к беспорядку. Не очень оптимистические перспективы. – Эдмонд сделал паузу и улыбнулся. – Но сегодня мы встретимся с молодым физиком, который знает один секрет… Этот секрет поможет нам понять, как появилась жизнь.
Лэнгдон вспомнил это имя. Молодой, тридцати с небольшим лет профессор МТИ, восходящая звезда Бостонской академии, наделавший много шума в новой области – квантовой биологии.
Так случилось, что Джереми Ингленд и Роберт Лэнгдон учились в старших классах в одной престижной школе – Академии Филлипса в Эксетере. И Лэнгдон впервые узнал о существовании Джереми, прочтя его статью в журнале выпускников Академии. Статья называлась «Диссипация как причина адаптивной организации». Лэнгдон не очень понял смысл, его заинтересовало другое – блестящий ученый был одновременно глубоко верующим ортодоксальным иудеем.
Лэнгдон начал понимать, чем заинтересовали Эдмонда труды Ингленда.
На экране появился другой ученый, физик из Нью-Йоркского университета Александр Гросберг:
– Мы надеемся, что Джереми Ингленду удалось выявить физические принципы, которые лежат в основе процессов эволюции жизни.
Лэнгдон и Амбра в напряжении чуть подались вперед.
На экране появилось еще одно лицо.
– Если Ингленд докажет свою теорию, – говорил лауреат Пулитцеровской премии историк Эдвард Дж. Ларсон, – он обессмертит свое имя. И встанет в один ряд с Дарвином.
Карл Фрэнк, физик из Корнеллского университета, добавил:
