– В науке каждые тридцать лет случается гигантский скачок… Возможно, это именно он и есть.
На экране замелькали заголовки.
Заголовки продолжались, потом стали перемежаться обложками научных журналов, которые твердили одно и то же: если Джереми Ингленд докажет свою теорию, это изменит мир. И не только мир науки, но и мир религии.
На экране застыл последний заголовок – из онлайн-журнала «Салон» от 3 января 2015 года.
На экране снова появился Эдмонд. Теперь он шел по университетскому коридору.
– Так что же это за гигантский скачок, который так пугает креационистов?
Эдмонд лучезарно улыбнулся. Камера наехала на дверь с табличкой: englandlab@mitphysics.
– Не пора ли нам наконец познакомиться с виновником всего этого переполоха?
Глава 93
На экране появился молодой человек – Джереми Ингленд. Высокий, худой, с растрепанной бородкой и спокойной, почти мечтательной улыбкой. Он стоял у доски, исписанной уравнениями.
– Прежде всего, – скромно и благожелательно говорил Ингленд, – хочу обратить ваше внимание на то, что эта теория не подтверждена экспериментом. Пока это только гипотеза. – Он застенчиво пожал плечами. – Но если она подтвердится, последуют далеко идущие выводы.
Джереми начал излагать свою гипотезу, которая, как и многие идеи, «потрясающие основы», оказалась очень простой.
Насколько понял Лэнгдон, идея Джереми Ингленда состояла в том, что Вселенная существует с одной-единственной целью.
Рассеивать энергию.
Проще говоря, если где-то случится концентрация энергии, природа стремится к тому, чтобы эту энергию рассеять. Классический пример, о котором уже упоминал Кирш, – чашка горячего кофе на столе. Она всегда остывает, передавая энергию окружающим молекулам, согласно второму закону термодинамики.
Лэнгдон вдруг понял, почему Эдмонд расспрашивал его о мифах, касающихся сотворения мира, – во всех них присутствовала энергия или свет, который приходил из бесконечности и озарял предвечный мрак.
Ингленд считал, что фокус в том,
– Мы знаем, что природа предпочитает беспорядок и возрастание энтропии, – говорил Ингленд. – Поэтому очень удивляемся, когда сталкиваемся с примерами самоорганизации материи.
На экране снова появились знакомые фотографии – вихрь торнадо, рябь на песчаном пляже, снежинки.
– Все это, – говорил Ингленд, – примеры так называемых «диссипативных структур» – то есть такого расположения частиц, которое позволяет системе более эффективно рассеивать энергию.
Ингленд быстро объяснил, что торнадо – это лучший способ уничтожить зону высокого давления, преобразовав потенциальную энергию в кинетическую, и в результате вращения вихря максимально быстро рассеять ее в атмосфере. То же происходит и с песчаными волнами на берегу, чьи гребни удерживают самые быстрые песчинки и «забирают» их энергию. Снежинки максимально рассеивают солнечную энергию, поскольку представляют собой многогранные структуры, равномерно отражающие свет во всех направлениях и тем самым рассеивающие его.
– Попросту говоря, – продолжал Ингленд, – природа самоорганизуется, чтобы эффективнее рассеивать энергию. – Он улыбнулся. – Природа пользуется упорядоченными структурами, чтобы быстрее достичь беспорядка. Упорядоченные структуры увеличивают беспорядок системы и тем самым увеличивают энтропию.
Лэнгдону никогда не приходило это в голову, но, очевидно, Ингленд был прав. Примеры повсюду. Взять хоть грозовую тучу. Когда она «упорядочивается» и копит электрический заряд – природа создает условия для разряда молнии. Иными словами, законы физики формируют механизмы для рассеивания энергии. Удар молнии переносит накопленную тучей энергию в землю и рассеивает там, увеличивая общую энтропию системы.
Лэнгдон меланхолично подумал, что ядерные бомбы с точки зрения энтропии – очень эффективные упорядоченные системы для создания хаоса. Он вспомнил знак для обозначения энтропии и понял, что тот похож на символическое изображение Большого взрыва – рассеяние энергии во всех направлениях.
– Но мы-то здесь при чем? – продолжал Ингленд. – Какое отношение энтропия имеет к
