А затем потеряла сознание, едва успев сделать очередной вдох.
Было больно. Это стало первой мыслью, пришедшей мне в голову и не желавшей ее покидать до сих пор. Болела, вывернутая вправо, прикованная к стене рука, болела нижняя губа, болела, словно обожженная, задняя часть шеи. Но сильнее всего раскалывалась сама голова — тяжелая, будто чугунная, лежащая на тонком и твердом подобии подушки. Шляпку явно сорвали, не потрудившись вытащить шпилек, так что саднила еще и кожа, но это было мелочью по сравнению с прочим.
Поначалу, когда я только открыла глаза, даже не было страшно — физические ощущения вытеснили собой все остальное. Боль, холод, накатывающая волнами тошнота от оставшегося во рту мерзкого сладковатого привкуса. Каменные стены, похоже, играли со мной, кружась и создавая причудливые изгибы. И все только усугублялось запахом копченостей, витавшим в воздухе. Наверное, это подвальное помещение, а окон здесь не было и в помине, использовалось как хранилище припасов, а затем из него вынесли все, заменив узкой лежанкой, на которой очнулась я, да парой колченогих табуретов у такого же непритязательного стола в противоположном углу. Вместо привычных световых шаров у самых дверей стоял трехрогий торшер, но зажжена была лишь одна свеча, едва разгонявшая полумрак.
С третьей попытки, справившись с очередным приступом головокружения, мне удалось принять сидячее положение. Кроме сложенной в несколько раз грубой ткани, которую я поначалу приняла за подушку, на гладкоструганых досках не было ничего. Но даже это уже казалось даром свыше — стена оказалась практически ледяной, я накинула ткань на плечи, не слишком озаботившись ее чистотой. От металлического браслета на правой руке к кольцу, вмурованному в стену, тянулась короткая, тонкая с виду, цепь, оказавшаяся на деле слишком крепкой, чтобы ее удалось порвать. Я лишь заработала несколько ссадин да едва не вывернула запястье, но ничего так и не добилась.
Едва сознание прояснилось окончательно, а перед глазами перестали витать мушки, я сразу все вспомнила. И растерянного лайда, помочь которому согласилась по собственной глупости и мягкосердечности, и раскинувшуюся на полу уборной девушку (теперь-то становилось понятно, что она лишь притворялась, а не находилась в беде), и последние услышанные слова… Портал! Речь явно шла о портале, а это значит, сейчас я могла находиться сколь угодно далеко — на другом конце страны или другом континенте с равной долей вероятности. А Ирвин наверняка там, в храме Митьяны, возможно, даже не знающий о моем исчезновении, ведь я предположить не могла, сколько времени прошло с того момента. Не исчезновения — поправила себя — похищения. Меня похитили прямо во время ритуала прощания с сотрудником департамента правопорядка, в присутствии едва ли не сотни других его сотрудников. Как иронично…
Мысль о том, кому я вообще могла сдаться, была отброшена почти сразу. Сама по себе — однозначно никому. А вот как жена третьего человека в государстве и дочь четвертого (а может, и наоборот, не в обиду Ирвину будет сказано) вполне. Наверное, это и не давало мне начать паниковать или вовсе скатиться в истерику. Какая-то наивная, но глубинная вера в то, что папе подвластно все. Вот-вот откроется портал, и он войдет сюда, в этот холодный каменный мешок, и заберет меня.
А затем дверь вдруг действительно открылась, и в комнату вошел мужчина.
Боги! Я шарахнулась от испуга, заскребла ногами по дереву лежанки, еще сильнее выворачивая руку и пытаясь забиться в угол, чтобы хоть так оказаться подальше от него. Он был огромным! Не просто большим или высоким, нет! Огромным, как каменный голем, с уродливо бугрящимися по шее и открытым плечам мышцами, с ладонями, каждая из которых походила на лоток лопаты, и выражением лица столь зверским, что хоть сейчас отправляй на виселицу без суда и следствия.
— О, очнулась? — Голос был под стать обладателю низким и грубым. — Кир уже заметался, как бы ты не окочурилась.
Я едва не заскулила, когда он двинулся в мою сторону. Но вместо этого шагнул к столу, подхватывая металлическую кружку, и лишь затем подошел ко мне.
— Пей! — Я замотала головой, сжимаясь в комок. Нет уж, что бы это ни было, я не собиралась это пить, как бы зверски не мучила жажда. Но мужчину мое мнение беспокоило мало. — Пей, сказал. Иначе сам в глотку залью. Только не уверен, что тогда твои зубки в целости останутся. Ну?!
Холодным боком кружки он ткнул в мою левую ладонь, и я поспешно поднесла ее к губам, выполняя приказ. Трясясь от страха, стукнувшись зубами о край и вылив едва ли не половину на себя, опустошила содержимое, оказавшееся обычной водой, и вернула тару.
— Так и знал, что мы сойдемся, — осклабился голем, отставляя кружу на стол и усаживаясь на жалобно скрипнувший под его весом табурет, подтащенный ближе к моей лежанке. — Сойдемся же, цыпа?
Я не хотела сходиться. Я хотела закрыть глаза, зажмуриться так сильно, как это вообще было возможно, и открыть их уже дома, в своей комнате. Но боялась даже моргнуть, не зная, чего от него ждать.
— Эй, ты немая, что ли? Или язык откусила? — Я вновь замотала головой, не в силах выдавить из себя ни одного слова. — Не немая? Или не откусила? — И он протянул руку к моему лицу.
— Нет! — Голос прорезался с вскриком, едва ли не отдавшимся эхом от стен.
— О, голосистая, — голем явно обрадовался и осклабился в подобии улыбки, — люблю таких. В обоих смыслах…
Меня едва не вывернуло от омерзения, когда пальцы коснулись щеки. Но попытка отпрянуть закончилась провалом — еще раньше уперлась
