максимум на одну ночь, вообще говорить не о чем, если только… В общем, надо попробовать.
– Вот это другой разговор. Пошли в твой Куманский павильон. Пилюль от любопытства, говорят, еще не изобрели, поэтому моя жизнь в опасности.
Любопытство любопытством, а по дороге я очень внимательно смотрел по сторонам: а вдруг и правда где-нибудь здесь скитается очередная жертва своего ночного кошмара? Ну если уж судьба меня сюда привела.
Но вокруг бродили только праздные зеваки, причем бодрствующие, все как один. Совсем немного, несколько дюжин человек, не больше. А я-то думал, вокруг Дворца Ста Чудес сейчас полгорода ошивается. Видимо, люди падки не столько на зрелища, сколько на события, им больше нравится соучаствовать в процессе, чем созерцать результат, каким бы красивым он ни оказался.
Заметив зеленую шляпу Малдо, зрители оживились и направились было к нам, но, узнав меня, изменили траектории движения, все как один. Я подумал, что со стороны наша совместная прогулка выглядит как арест великого зодчего. Или, наоборот, спасение его от какого-нибудь неведомого ужаса, свившего уютное гнездышко в новостройке.
– Надо было мне сперва рожу изменить, а уже потом по публичным местам шляться, – вздохнул я. – Прости. И в следующий раз сам напоминай. Я рассеянный.
– Какое может быть «прости»? Мне-то только лучше, – отмахнулся Малдо. – Пусть теперь придумывают, зачем ты сюда приезжал. Домыслы, слухи, сплетни – все это сейчас только на пользу. Надо как-то подогревать интерес к нашему дворцу до окончания внутренних работ. Глупо будет, если мы его откроем, а все уже забыли, что это такое и зачем оно было нужно. И никто не придет… Эй, ты куда собрался?
– Как – куда? В твой Куманский Павильон. Мы же вроде его смотреть приехали.
– Нет-нет-нет, здесь заходить не надо! Я же все двери заговорил, чтобы никто раньше времени не пролез, пока у нас ничего не готово. Пошли, проведу через служебный вход.
«Служебным входом» во Дворец Ста Чудес оказалось окно умпонского Великаньего Дома, незастекленное и крест-накрест забитое досками. Малдо утверждал, что доски держатся на самом простом из защитных заклинаний, всего за пять минут можно открыть проход и горя не знать. Правда, провозился все десять, но у меня язык бы не повернулся его торопить.
С этими грешными защитными заклинаниями вечно так: наложить их – секундное дело, зато чтобы снять, приходится потом повозиться. Даже с Джуффина порой семь потов сходит, когда он открывает свой сейф. И большую часть непристойных ругательств, снискавших мне глубокое уважение портовых нищих и матросов пиратской шикки, я узнал от него в эти непростые моменты.
Но в конце концов Малдо все-таки добился своего, доски благополучно исчезли, а потом снова материализовались у нас за спиной.
– Здесь пока ничего интересного! – сразу заявил он. – Не смотри!
«Ничего интересного» – это у нас теперь вот что. Стол такой величины, что я смог бы пройти под ним, чуть-чуть пригнувшись, а Малдо даже шляпу не пришлось бы снимать. И соответствующих размеров стулья – всего два. Шурф мне когда-то рассказывал, что жители страны Умпон не признают больших компаний. То есть ради работы, учебы, поездок или других насущных дел они, конечно, объединяются, но для совместного досуга собираются исключительно парами. Умпонцы считают, что совершенный душевный контакт возможен только между двумя собеседниками, третий всегда окажется лишним, не говоря уже о четвертом, пятом и шестом. А несовершенному в их жизни нет места, даже если это несовершенное – просто вечеринка, танцы или дружеский обед.
Мне, кстати, тоже кажется, что самые лучшие, глубокие и искренние разговоры происходят именно один на один. И путешествия, и просто прогулки вдвоем обычно получаются самыми удачными. Но я все равно рад, что не родился умпонцем. Без некоторых прекрасных несовершенств вроде общих посиделок в гостиной Мохнатого Дома жизнь была бы мне не мила.
Впрочем, я увлекся. А на самом деле только и хотел сказать, что внутри Умпонского Великаньего Дома стояла великанья же мебель, стол и два стула, а Малдо Йоз чуть ли не силком тащил меня прочь, повторяя: «Не смотри, это пока не готово, я тут буду все переделывать, не считается, забудь!»
– Главное, не пытайся меня отравить, как единственного свидетеля несовершенства твоего творения, – сказал я, когда он таки вытолкал меня в коридор, успокоительно пустой и темный. – Я яды не люблю. Они невкусные.
– Ладно, – невозмутимо кивнул Малдо, – не будет тебе ядов, раз не любишь. Я сговорчивый. Пошли, покажу тебе законченную вещь. Сразу увидишь разницу. И поймешь, что я не просто так самодурствую, когда говорю: «Не смотри».
– Да ясно, что никто не любит показывать черновики. Просто имей в виду, я в этом смысле идеальный зритель.
– Сразу видишь, каким все будет, когда я закончу работу? – восхитился Малдо.
– Да нет. Просто я неприхотлив и рассеян. Поэтому сперва мне все очень нравится, а потом сразу же вылетает из головы – если, конечно, не потрясло до глубины души.
– Вот то-то и оно. А мне надо, чтобы тебя потрясло. Ладно, идем скорей, пока я не передумал. Ужасно нервничаю, когда что-то тебе показываю. А сейчас – особенно.
– Ну и зря.
«Ну и зря ты нервничаешь», – повторил я несколько минут спустя. Но не вслух. Только подумал. Потому что язык мой не повиновался мне в
