работать на меня. Шантажируя, что в противном случае, я примусь мыслить сам. Со всеми вытекающими последствиями».
«Это действительно серьезная угроза, – согласился Шурф. – Ладно. Подожди немного, придумаю что-нибудь».
Чем особенно прекрасен мой друг – в его устах слово «немного» означает, в самом худшем случае, несколько минут. Поэтому когда я вошел в кабинет Джуффина, он уже был там.
Первым делом я водрузил на стол гостинцы для Куруша. Со этими грешными пирожными такая беда, что, когда покупаешь в разных местах всего по две-три штуки, поначалу кажется, что их – всего ничего. И надо бы пополнить запас. И еще не помешает. И еще. А потом внезапно обнаруживаешь у себя в руках целую пирамиду свертков, которую поди еще донеси до места, не обрушив. Но делать нечего: идешь, не дышишь, несешь.
Зато, избавившись наконец от этой сложносочиненной ноши, испытываешь ни с чем не сравнимое блаженство. Как будто все дела до конца года уже переделаны, и Мир на всякий случай превентивно спасен, и даже «Маятник вечности», который я безуспешно пытаюсь одолеть на протяжении всей своей жизни в Ехо – с перерывами на разнообразные катарсисы, – уже прочитан, законспектирован и с облегчением забыт навсегда.
– Когда ты говорил, что тебе нужна моя голова, ты имел в виду, что ею придется есть? – наконец спросил Шурф.
– Обойдешься! Это Курушу.
– Досадно. Потому что пообедать я не успел. А об ужине даже мечтать было бы нелепо, ясно, что от этого события меня отделяет вечность.
– Не огорчайся, я с тобой поделюсь, – великодушно сказал буривух. – Мне одному столько и за три дня не склевать. Спасибо, Макс. Я очень рад, что тебя вылечили.
Он спорхнул на стол и теперь расхаживал среди свертков, не в силах выбрать, с чего начать.
– Ты все-таки удивительный мастер перегибать палку! – заметил Джуффин. – Правда, иногда это бывает кстати.
И, не дожидаясь разрешения Куруша, цапнул ближайшее к нему пирожное. То-то он так настойчиво о них вспоминал.
– Ты тоже можешь взять какое захочешь, – сказал мне Куруш.
– Спасибо, друг. Но что-то мне пока совсем ничего не хочется.
– Что у тебя стряслось? – хором спросили Джуффин и Шурф.
Понятное единодушие. Нечасто на их памяти я отказывался чего-нибудь пожевать. Даже когда это, скажем, третий обед подряд. Или четвертый ужин.
– Да чего только не стряслось, – вздохнул я. – Сейчас расскажу вам и, может быть, сам наконец хоть что-то пойму. Есть небольшая надежда.
– Да, устное изложение обычно помогает хотя бы отчасти систематизировать информацию, – согласился Шурф. – А письменное еще эффективнее. Но этот метод, к сожалению, тебе не по душе.
Все-таки в последнее время он стал на редкость гуманным. Еще недавно попытался бы силой всучить мне одну из своих тетрадок, и поди отбрыкайся.
И я принялся излагать им все события, одно за другим, не переставая изумляться, как они уместились – не в день даже, в какие-то несчастные несколько часов? Но уместились, факт.
– Очень интересно, – резюмировал Джуффин после того, как я наконец умолк. – Но еще интересней было бы узнать, какие выводы ты успел сделать?
– Вообще-то я надеялся, что вы великодушно сделаете их за меня. Потому что голова у меня, конечно, хорошая: твердая, круглая, некоторые даже говорят, красивая. Но этим ее достоинства, к сожалению, исчерпываются. Пока раскрытой можно считать только одну тайну: человека, который называет себя Пелле Дайорлой, зовут Нанка Вирайда. Тут все сходится: и его оговорки, и нежелание поддерживать Безмолвную связь с женщиной, которая его опекала, и опасение быть узнанным – все-таки в Ехо до сих пор живут люди, знавшие его подростком. Понятия не имею, зачем ему эта конспирация, но подозреваю, что друг его все-таки погиб.
– Мальчишка из Ордена Водяной Вороны, беглец, да еще и укравший общий Орденский секрет? К гадалке не ходи, так оно и было, – согласился Джуффин. – Такое даже никому из Старших Магистров и личных друзей Лойсо не сошло бы с рук, а уж послушнику… Причем готов спорить, что обошлось без погони. В Ордене Водяной Вороны умели убивать на расстоянии – по крайней мере, слабых и неумелых колдунов. И это, кстати, объясняет, почему второй мальчишка уцелел. О нем они просто не знали.
– Уцелел и стал называть себя именем друга просто от отчаяния? Такая игра со всем Миром сразу: давайте притворимся, как будто погиб я, а не он?
– Видимо, так, – пожал плечами Джуффин. – Люди по-разному справляются с горем. Кому-то, наверное, и такой способ хорош.
– Возможно, он хотел большего, – неожиданно вмешался Шурф. – Старое угуландское поверье гласит, что ни в коем случае нельзя даже в шутку называться именем умершего. Потому что тогда к тебе может прийти его призрак и спросить: «Зачем ты украл мое имя?» И потом не оставит в покое, будет вечно следом бродить, спать по ночам не даст, и всю родню распугает, останешься один. В наших краях всегда боялись призраков, не знаю уж почему. Но ясно, что, когда речь идет о погибшем друге, встреча с его призраком может показаться желанным событием. Любовь сильнее страха. Всегда.
– Ого! – присвистнул я. – Присвоить имя мертвеца, чтобы встретиться с его призраком? Действительно уважительная причина! Слушай, а это правило
