Уже хорошо. Это обнадеживает. Если целых двести лет с твоим проклятием протянула и, судя по тому, в какой ты форме, очень неплохо держалась, вряд ли вот прямо сейчас ляжет и помрет.
– Мне нравится твой оптимизм. Но все же нельзя быть полностью уверенным, что…
– Конечно, нельзя. Тем не менее, мы – будем. Нам нужно время, а значит, оно у нас есть, точка. Поехали дальше. Ты сам себя проклял, не чужой дядя – это три. Вот и отлично. Значит, не надо бежать на край Вселенной и искать, кого там убить, да еще таким причудливым способом, чтобы проклятие аннулировалось. Ты можешь отменить его сам. Понимаю, что не прямо сейчас, но…
– А вот тут ты ошибаешься, – сказал мой друг. – Этого я сделать никогда не смогу.
– Еще чего! А кто постоянно твердит, будто на самом деле ничего невозможного нет?
– Получается, все-таки есть. Я, видишь ли, слишком хорошо себя знаю, а потому не питаю иллюзий. Чтобы отменить проклятие, мне нужно себя простить. А это я могу сделать только теоретически. У меня довольно гибкий ум, и, поверь, я уже изобрел множество оправданий, которые могли бы убедить сколь угодно строгий суд. Но только не мой собственный. Поражения, да еще и оплаченного чужой жизнью, я себе простить, к сожалению, не смогу.
– То есть в глубине души ты считаешь, что поступил с собой справедливо? Есть поступок – есть проклятие? И отменить его можно только отменив то давнишнее поражение? Не на словах, а на деле?
– Именно так.
– Хорошо, – кивнул я. – То есть не хорошо, а действительно лютый ужас, как я и предполагал с самого начала. Ладно. Значит, такая на этот раз сдача. Работаем с тем, что есть.
– С чем ты собираешься работать? Ты действительно думаешь, тут можно что-то исправить? Как ты себе это представляешь?
– Пока никак, – честно сказал я. – Но точно знаю, что исправить – можно. Потому что у меня в рукаве есть еще один козырный туз, и сейчас я его достану. Магистр Хонна!
– Что – Магистр Хонна?
– Именно он рассказал тебе о проклятии. Не кто-то другой, а Магистр Хонна. Это важно. Я знаю разных людей, которые у него побывали. Некоторые рассказали мне, что за правду о себе выяснили, другие – нет. Но я видел, в каком состоянии они вернулись от Правдивого Пророка, и этого вполне достаточно, чтобы делать какие-то выводы. Пока похоже на то, что под видом пророчества он выдает всем что-то вроде инструкции, как жить дальше. Видимо, соскучился по ученикам.
– Но я уже говорил тебе, на самом деле, наше сознание само…
– Да, я помню. Но не могу не учитывать волю самого Хонны. Хорош бы я был, если бы такую волю – и вдруг не учел! Я, видишь ли, имею некоторый опыт переговоров с собственным сознанием. И знаю, что, получив возможность высказаться, оно всегда старается выдать как можно больше информации разной степени важности сразу – намолчалось уже по самое не могу! На то и пророк, чтобы выбирать, какую часть озвучить вслух. И я уверен, Хонна выбирает совсем не наобум. Говорит каждому именно ту правду, из которой при должном подходе можно извлечь максимум пользы. Лично я до сих пор в ужасе от того, что он сказал Меламори, но не могу не признать, что ей эта правда была нужна как воздух, хоть и не слишком желанна. В Нумбане мы с Нумминорихом целый день расспрашивали очевидцев о людях, вышедших из палатки Правдивого Пророка. Их описывали как счастливых, удивленных, исполненных энтузиазма, задумчивых, растерянных, иногда сердитых, но отчаявшимся не выглядел никто. Ты – первый такой счастливчик. И знаешь, что это означает? Ты тоже получил инструкцию. Хонна просто рассказал тебе, что именно следует срочно исправить. Правда, не объяснил, как. Но ты всегда любил сложные задачи.
– Да не то чтобы я так уж их любил, – неожиданно признался Шурф. – Просто они всегда мне доставались. И я постепенно привык, что решение сложных задач и есть моя жизнь. И согласился с тем, что она именно такова.
– Вот и продолжай в том же духе, – твердо сказал я. – Пока мы не разберемся еще и с этой задачей. А потом – каникулы. Пляж, хорошая книжка, берцовая кость какого-нибудь вкусного древнего колдуна в зубах, все как ты любишь… Кстати о каникулах, ты не возражаешь, если я тут немного посплю?
– Тут? – изумленно переспросил Шурф. – В моем кабинете?
– Ага. Не беспокойся, в свое время я выучился спать в кресле не хуже, чем в постели. Спасибо Джуффину, с таким рабочим графиком, как он устроил мне в первые годы службы, это был единственный способ выжить.
– Но послушай…
– Дружище, – сказал я, – штука в том, что завтра у меня очень непростой день. Даже думать сейчас не хочу, что он настанет, но это все равно случится, факт. Поэтому мне обязательно надо хоть немного поспать. А дома у меня ничего не получится. И в любом другом месте, боюсь, тоже. Мне сейчас нельзя оставаться наедине с собой. Потому что наедине с собой – это означает наедине с исчезающими урдерцами, собравшейся в Арварох Меламори и твоей про?клятой Тенью на закуску. Которая, будем честны, прекрасно заменяет полудюжину осиновых колов в сердце, где и без них живого места уже нет. Но! Пока я тут, у тебя в гостях, я, во-первых, отлично держусь, сам видишь. А во-вторых, даже не притворяюсь, а действительно чувствую себя этаким сказочным героем, которому все по плечу. Я же не просто люблю выпендриваться, я это по-настоящему умею. Поэтому в твоем кабинете буду спать как
