Ош провожал её взглядом, думая о том, что теперь делать. Ургаш даже не спросил Оша, хочет ли тот остаться. Впрочем, орк и сам неожиданно для себя понял, что совсем не против. В конце концов, куда ему было идти? Зима на пороге. Одинокий орк вряд ли протянет до весны. Вместе у них больше шансов выжить. Истина, которую ему в полной мере удалось осознать только сейчас.
– Пахнешь странно, – раздался над ухом шепелявый голос, и Ош, вздрогнув, резко обернулся.
Перед ним стоял старый сгорбленный орк, закутанный в хламиду из потёртой сыромятной кожи. Его глаза не светились в ночи. По их блёклому, мёртвому виду Ош догадался, что старик абсолютно слеп. Сморщенную, как сушёное яблоко, голову украшали вялые, свисающие лохмотьями уши необычайных размеров. При этом каждое пестрело россыпью всевозможных серёжек, сделанных из кости.
– Меня кличут Ушан, – представился старик, и Ош тут же поверил в это. – Крушитель велел тебя покормить. Пойдём.
Опираясь на изогнутую палку, старик уверенно двинулся через лагерь. Ош последовал за ним, думая о том, что никогда ещё не видел таких старых орков, тем более слепых. Потерять руку или глаз – это одно, но, как только орк становился обузой, племя без колебаний избавлялось от него. Чаще он уходил сам и больше не возвращался. Так было заведено.
Вокруг орки, составляющие это странное племя, занимались своими обычными делами. Кто-то штопал костяной иглой шкуры и лохмотья, которые они использовали в качестве одежды, кто-то точил топор о речной камень. Однорукий уродливый орк ножом скрёб растянутую на деревянной раме шкуру козла. Матери кормили детёнышей грудью, а мужчины, собираясь на охоту, что-то увлечённо обсуждали у костра. Пламя порождало огромные, оранжевые тени, пляшущие на скальных стенах лагеря, оживляя их. Орки были разными. Слишком разными.
– Кто они? – спросил Ош у старика.
– Я думаю, что ты уже догадался, – ответил, не оборачиваясь, Ушан. – Одних выгнали свои, другие ушли или бежали сами, третьи потерялись, четвёртые стали обузой, как я. У каждого своя история. Мы не племя. Мы скорее то, что люди называют «бандой». Да, банда Ургаша, банда изгоев.
Оша поразило, как хорошо и мудрёно умел говорить этот старик. Почти как человек.
– Ты давно здесь?
– Давно? Да, порядочно. – Ушан поскрёб пятернёй пятнистую лысину. – Я был одним из первых. Тогда нас не набралось бы и дюжины, а сейчас в лагере больше сотни голов.
– А Зора? – Рыжеволосая бестия никак не выходила у Оша из головы.
– С самого начала. Тогда она была ещё совсем малявкой. Мой тебе совет: держись от неё подальше. Ты ведь наверняка уже понял, кто она.
– А кто? – переспросил Ош, боясь услышать ответ, который уже сам представил. Разумеется, Зора была женщиной Ургаша, как иначе? Ведь она сама сказала, что не дочь ему.
Старик остановился и, доверительно нагнувшись к Ошу, тихо прошептал, прикрывая морщинистый рот ладонью:
– Полукровка…
Глаза Оша расширились от удивления. Она? Полукровка? Сначала он хотел спросить, зачем старик обманывает его, но потом, в какой уже раз, отругал себя за глупость. Ну конечно же! Странная внешность, невосприимчивость к солнечному свету – всё говорило об одном! Он всегда думал, что полукровки были чудовищами, но теперь эта уверенность пошатнулась.
А потом он вспомнил свой ответ на вопрос Ургаша. Мог ли он задеть этим Зору? Да, он действительно орк, и это правда, но не прозвучало ли так, будто он не считает орком её? И вообще, кем её следовало считать? Человеком? Нет. Орком? Снова нет. Решив, что подумает об этом позднее, Ош проследовал за Ушаном к небольшой пещере и костерку, над которым сушились связки вяленого мяса, трав и грибов, нанизанных на вытянутые животные жилы.
Немного порывшись в закромах, старик вытащил прокопчённый кусок мяса, завёрнутый в засаленную ткань и пригоршню диких яблок, вялых, но, как оказалось, всё ещё довольно сладких. Пока Ош уплетал нехитрый провиант, Ушан сходил к источнику. Вернувшись с видавшим виды котелком, наполненным водой, он поставил его на угли. Когда вода закипела, он бросил туда охапку молодых еловых иголок, отчего пар, поднимавшийся над костром, приобрёл сладкий хвойный аромат.
– Мне повезло, – признался Ушан, рассевшись у костра на облезлой кабаньей шкуре, накрывавшей стопку дров. – Я слеп, что крот, но Ургаш ценит меня. Я знаю толк в добрых травах и грибах, могу всегда сказать другим, можно ли есть то, что они приносят, или от этого кишки скрутит и кровь из задницы польётся рекой.
Он сделал паузу и, достав из мешка две грубо сработанные деревянные чашки, зачерпнул в них горячего хвойного отвара.
– Вот и скажи мне, Ош, – старик протянул ему одну из дымящихся чашек, – кто ты и чего тебе надо?
И Ош рассказал почти обо всём: о своём племени, о том, как в возрасте восьми зим убил из лука своего первого оленя, о том, что любит заниматься резьбой по кости и дереву, а также различает многие добрые и злые травы. О нападении людей и стреле в груди, о канаве и своём чудесном спасении, о том, как одиноко ему было, пока не встретил Зору… Умолчал лишь о том, что случилось в ту страшную ночь, когда он находился между жизнью и смертью…
Слепой старик не перебивал. Только молчаливо слушал, то и дело отхлёбывая немного елового варева из своей чашки.
