– Не зевай, парень.
Они вышли во внутренний двор старой крепости, которая давным-давно была превращена в тюрьму. Врата в тёмный мир отчаяния и страданий. Сколько людей, миновавших этот двор, так и не увидело солнечный свет? Сколько сгинуло здесь?
Тут и там на стенах и дозорных башнях виднелись силуэты стражей. Как и сама крепость, они чётко выделялись на фоне заснеженных гор и затянутого облаками неба. Их было не так много, но, случись что, эти люди без труда перебили бы всех заключённых, находившихся во дворе.
Стражи Гнезда Олофа не отличались приятным нравом и широтой взглядов. В этом далёком, забытом всеми месте люди, как правило, оказывались не от хорошей жизни, однако Эдуард никогда не винил их за жестокость. Он понимал, что заключённые, которых они охраняют, большей частью были настоящими чудовищами. Насильники, воры, разбойники и убийцы понимали лишь язык силы и подчинения.
Снаружи, как всегда, было холодно, но небеса будто сжалились над несчастными, решив не осыпать их снегом в этот долгожданный день. Под ногами скрипел низкий деревянный помост, сколоченный для того, чтобы босые заключённые не отморозили себе пальцы, ступая по ледяному камню.
Впереди послышался грохот поднимающейся герсы, массивной деревянной решётки, скреплённой стальными скобами, которая перекрывала проход через крепостные ворота. С тех пор как крепость стала каторгой, тяжёлые и неудобные створки, лишённые запирающего механизма, сняли, оставив лишь эту конструкцию, призванную не столько сдерживать внешних захватчиков, сколько не выпускать тех, кто находился внутри.
Шум шестерней, валов, цепей и противовесов мучил бы любое человеческое ухо, но для заключённых этот звук был приятнее самой изысканной музыки. Этот скрежет был их симфонией свободы, упрямой надежды на то, что когда-нибудь они выйдут за эти ворота и больше никогда не вернутся назад.
За крепостной стеной мощённая грубыми каменными плитами дорога уходила на восток, теряясь в тумане, который всегда окутывал эти места. В противоположном направлении тянулась длинная пологая лестница, заканчивающаяся на берегу одного из озёр. Именно туда и повели каторжан.
Несмотря на окружавший холод, вода в туманных озёрах всегда была тёплой из-за подземных источников, питавших их недра. Однако прибрежное мелководье всё же остывало и замерзало.
Эдуард прекрасно знал, что произойдёт дальше. Сначала они какое-то время будут идти по льду, пока не найдут парящей прямоугольной проруби, которую служители каторги неизменно устраивали на одном и том же месте. Тогда полуголых людей загонят в воду и дадут немного времени, чтобы те, как могли, смыли с себя грязь и паразитов. Когда отведённые им мгновения истекут, каторжников вновь загонят в тоннели, как стадо животных. Обратный путь будет проделан гораздо быстрее, чтобы мокрые и взмыленные узники не успели замёрзнуть и заболеть.
Недалеко от того места, где обычно устраивали купальню для заключённых, находился крохотный скалистый островок, лишённый какой бы то ни было растительности. Он был настолько мал, что не имел даже названия. Эдуард уже мог распознать его впереди, в тумане: острый шпиль, торчащий вверх, словно одинокий каменный часовой. Ходил слух, что всякий купальный день на этой скале дежурит арбалетчик, которому дан приказ убить любого, кто попытается сбежать по льду, миновав охрану.
Иногда бывали случаи, когда скованные цепями заключённые, оказавшись в воде, тонули, не в силах удержаться на плаву. Впрочем, такое происходило редко, так как надзиратели следили за ними, вооружившись длинными деревянными шестами.
Некоторые каторжане пытались бежать, ныряя под лёд, но до открытой воды было полторы сотни шагов. Проплыть столько, задержав дыхание, было невозможно. Кроме того, мешали цепи, сковывающие каторжан, работающих в одном штреке. И хотя цепь сама по себе была не особенно тяжёлой, стоило одному из беглецов утонуть, как он тянул на дно остальных поистине мёртвым грузом. Обычно таких смельчаков вылавливали баграми по весне, когда их бледные раздутые тела прибивало к окрестным берегам.
Деревянные помосты кончались там, где начинался лёд. Его морозная гладь яростно кусала кожу на голых ногах. Снега на ней почти не было, а потому заключённые изо всех сил старались не падать, зная, что тогда по их спине наверняка прогуляется дубинка надзирателя.
Очень скоро впереди показалась тёмная прямоугольная яма проруби, у которой уже стояли четверо охранников с длинными шестами. Один конец этих шестов венчал изогнутый крючковатый наконечник. Позади надзирателей, шагах в семидесяти, изо льда торчал исполинский каменный шпиль безымянного скалистого островка. Первый раз Эдуард заметил на нём крохотный огонёк жаровни. Стало быть, там действительно дежурил стражник, как и поговаривали в тоннелях.
«Семьдесят шагов, – мучительно подумал Эдуард, – как же далеко!»
Не сбавляя скорости, колонну каторжан начали загонять в воду. Плескаясь, гудя и пофыркивая, грязные измученные люди радовались этому редкому удовольствию почти как дети. Одни невольники стягивали свои жалкие лохмотья, бросая их тут же, у проруби, другие не утруждали себя этим и купались прямо в одежде. Вскоре настала очередь и Ярви с Эдуардом. Раздеваться они не стали, да и снимать им было особо нечего. Самодельные безрукавки из мешков, подпоясанные кусками верёвки и изношенные до дыр набедренные повязки вряд ли смогут утянуть их на дно, когда намокнут.
Вода оказалась, как всегда, прохладной, но не настолько, чтобы человек мог быстро замёрзнуть в ней. Если учесть, что вокруг лёд и покрытые снегами горные вершины, её можно было бы даже назвать тёплой.
Ярви кивнул Эдуарду плыть в середину проруби, туда, где охранникам сложнее будет дотянуться до них баграми. Юноша последовал за вором, невольно подумав, что это последняя возможность повернуть назад, отменить всё. В конце концов, не потянет же Ярви его насильно…
