девушке путешествовать в мужском платье будет намного удобнее, чем в юбке. Жанна стояла и, казалось, едва сдерживала слезы, кровь прилила к ее лицу от смущения при виде приветствовавшей ее толпы, Габриэль подвел к ней бурой масти коня, холеного и послушного.
– Это от моего отца, – с гордостью объяснил юноша.
В толпе Жанна нашла глазами Дюрана и, переполненная эмоциями, прижала руку к губам.
– Габриэль, твоя семья… все эти добрые люди… такие большие для них расходы…
– Дева, – раздался голос де Бодрикура, – не надо беспокоиться о великодушной щедрости твоего кузена и добрых людей Вокулера. Я возмещу им то, что они дали из любви к тебе, уверовав в твою миссию.
«Прекрасные слова, – раздался в голове у Саймона голос Виктории, – но непохоже, чтобы он разделял настроения этих добрых людей».
Действительно, Саймон вспомнил, что Жанна называла де Бодрикура брюзгой в те моменты, когда он ее особенно расстраивал, а сейчас как раз был такой момент.
Жан де Мец, напротив, выглядел довольным. Де Бодрикур кивнул, его оруженосец выступил вперед, на вытянутых руках он нес что-то завернутое в ткань цветов герба де Бодрикуров – черное с золотом.
– Дева, я передаю тебя в надежные руки, – сказал де Бодрикур, – и буду молиться, чтобы ты благополучно добралась до нашего короля. Также я вручаю тебе оружие, первое в твоей жизни. Возможно, оно тебе не понадобится, но, если все же потребуется пустить его в дело, пусть оно сослужит тебе хорошую службу.
«Ну наконец-то, вот он». Саймон напрягся, как натянутая тетива. Меч, который в данный момент находился в офисе Риккина, не имел никаких видимых повреждений – бесценное антикварное оружие, но и только. И вся его сила была равна той, что обладал любой обычный меч. Но если это частица Эдема номер 25, то он должен демонстрировать некие иные возможности. Удастся ли ему увидеть эти уникальные свойства меча, или частица Эдема, хранимая в офисе Риккина, так и будет довольствоваться скромной судьбой исторического раритета?
Меч развернули, Жанна подняла его над головой, и радостное ликование охватило толпу.
Меч не имел ничего общего с частицей Эдема в офисе гендиректора. «Проклятье!»
– Иди! – выкрикнул де Бодрикур, когда небольшой отряд сел на коней и направился к воротам. – Иди, и будь что будет!
«Действительно, пусть будет, что будет, – подумал Саймон. – Пусть понижают в должности, пусть выгоняют…»
С ассасином Жаном де Мецем по левую руку и Габриэлем по правую, Жанна Девственница проехала через арку ворот Франции и начала свое путешествие в историю. То, что должно было бы стать для Саймона триумфальным моментом исследования, омрачилось разочарованием. Но Габриэль был счастлив. Во всяком случае, сейчас.
«Мне очень жаль, Саймон», – вновь раздался в голове голос Виктории.
Историческая сцена расплылась туманом, и профессор этому даже обрадовался. Все было слишком оптимистично, слишком наполнено ожиданием счастливого будущего, хотя впереди этих почти еще детей не ждало ничего, кроме ужаса войны и боли предательства.
Туман сгустился, обретая очертания новой картины: нарастающая луна струила холодный свет на покрытую снегом землю, на фоне ночного неба бесформенно горбатился какой-то дом. Туман уплотнился, и Саймон по небольшим витражным окнам, освещенным изнутри свечами, понял, что это не дом, а церковь. Туман превратился в облачка пара, которые при ходьбе выдыхали Жанна и Габриэль. Это не был час всенощной, но они не спали и куда-то спешили, будто их пригласили на важную встречу.
Маленькому отряду Жанны потребовалось одиннадцать дней, чтобы из Вокулера добраться до Шинона. И хотя несколько городов на их пути занимали враждебные бургундцы, а расстояние между городами превышало шестьсот километров, пророчество Жанны оказалось верным: опасности обошли их стороной. На эту ночь они устроились с комфортом, так как Сент-Катрин-де-Фьербуа контролировали французские войска. В предыдущие ночи им приходилось спать под открытым небом то в поле, то в лесу. Жанна ложилась отдельно от мужчин, и иногда они отпускали в ее адрес пошлые шутки, сожалели, что не могут с ней повеселиться, так как поклялись доставить ее в Шинон в целости и сохранности. Вначале Габриэль в ярости вскакивал на ноги, готовый броситься в драку, но каждый раз Жан де Мец его успокаивал и уводил куда-нибудь подальше.
– Наблюдай и жди, – тихо говорил он юноше, – клянусь жизнью, я отсеку руку любому, кто осмелится к ней прикоснуться.
И действительно, Жанна вела себя с солдатами так, словно они были ее семьей, спокойно и бесстрашно, и они – все молодые, сильные, способные оценить плавность линий ее женского тела – постепенно потеряли к ней любовный интерес, и сальные ухмылки уступили место искренним и добрым улыбкам, а грубые шутки – благопристойным разговорам. Впервые заметив эту перемену, Габриэль повернулся к де Мецу и вопросительно посмотрел на него.
Жан улыбнулся и сказал:
– Я судил по себе. Она красива и хорошо сложена, но… быть подле нее – одного этого уже достаточно.
Габриэль кивнул и повернулся к смеющейся Жанне, которая всецело доверяла окружавшим ее мужчинам и ничего не боялась. Это противоречило их природе, но тем не менее так оно было, и Жанна, казалось, принимала сложившуюся ситуацию как должную.
Двери церкви были не заперты, и они вошли внутрь. Днем их маленький отряд уже побывал здесь на мессе, второй за все их путешествие. До визита в
