От выстрелов я оглох. Шумная какофония сверлила мозг, все начало смешиваться в большое темное пятно.
– Убью!
– Стреляй!
– Завалю!
– А! Пацаны!
7
Борзый с помощниками так и сидел за перевернутой машиной. Он терпеливо ждал, почти не отстреливаясь. И тут им поперла масть. Я видел, как наши отступают назад, и тут же Борзый начал кидать гранаты.
– Ответочка! – оскалился Чес. Мы упали на пузо.
Борзый кидал прицельно и точно.
– Братва, граната!
Истошный крик, но в это раз, наших противников. Получите, твари! Вот что значит ждали! Пока я спал, трое сообразили, как защищать Ферму. Я смотрел, как наступательные гранаты, с радиусом поражения тридцать метров, кладут фризов, как газонокосилка непослушную траву.
– Вот и наш запас, – услышал я Чеса. Он тоже не постеснялся поваляться на земле. Правильно. Осколки не разбирают, где свой, где чужой.
Правда, в отличие от меня, урка стрелял и по нападающим через ворота, и даже в сторону забора, через который пытались прорваться фризы.
К нам прибежали несколько человек от ворот. Потрепали их знатно, но они ждали сигнала от Борзого. Освободив сектор для стрельбы и гранат, Чес постреливал в обе стороны. Нас стало слишком много, чтобы прятаться за небольшим контейнером.
Я увидел Левшу. Ткнул его в бок:
– Как ты?
Он выпученными глазам смотрел на меня, и не узнавал. Потряс его, приводя в чувство:
– Левша, ты цел!?
– Да… Да… пацанов там положило… там… Сволочи! Рвать буду зубами! – начал он в состоянии амебы, а закончил в состоянии быка, увидевшего красный флаг.
Он встал на колено и начал палить в сторону забора. Попал или нет, но злости у него прибавилось.
– Отход!
– Назад!
Крик фризов был четко слышен в ночи. Луна становилась бледнее, и темное небо с тучами начало сереть. Сколько идет бой? Мне показалось, что уже ночь пролетела.
– Раненый! – крикнул я Чесу на ухо.
Тот, не отрываясь от прицеливания, коротко приказал:
– Добей.
– Нет, наш раненый. Вот лежит! Помоги донести до Дельного, – пояснил я.
– А! Ты ж, Кузьма, лечить должен! – словно вспомнив что-то важное, Чес поднял палец вверх: – Ну давай. Надоело мне тут под осколками лежать.
Последние слова он произнес очень тихо, повернулся к Левше:
– За главного назначаю, патронов не жалей.
Я же, даже в суматохе, отметил: Чес перестал называть меня Пробиркой.
Борзый разбушевался не по-детски. Атака «фризовцев» захлебнулась, как алкаш, пытающийся выпить стакан бензина. Они, побросав раненых, отхлынули на холм, и даже за него – как я понимал ближе к зданиям-старикам, где нас сегодня поймали.
Борзый достал «Гюрзу». Он хладнокровно выбеливал черные плащи, которые корчились на земле, и добивал их короткими очередями.
– Двинули, солдатик!
Я так и сделал, мы одновременно с уркой подбежали к раненому. Он уже не просил помощи, а тихонько подвывал. Стиснул зубы, бледный, свернулся клубочком.
– Взяли! – сказал я.
Нагруженные бандитом, мы перешли на быстрый шаг. Он вскрикнул от боли, начал трясти головой:
