конечно, не задаться целью дать тенденциозную картину работы советской разведки в начале 20-х годов. Вольно или невольно, но Бортневский, введя в научный оборот записки невозвращенца, именно указанной цели и достиг.
Усомнившись в точности описания Сумароковым своего жизненного пути и, особенно, своей деятельности в органах ВЧК—ОГПУ, мы предприняли то, что, хотелось бы верить, не успел Бортневский.
Первым делом, провели проверку по сохранившейся картотеке Департамента полиции МВД царской России, где учтены все, кто проходил по материалам жандармских управлений и охранных отделений в связи с участием в революционном движении, и уж, конечно, социал-революционеры из подпольных организаций, осужденные за это к принудительным работам. Соответствующую карточку на эсера Михаила Карпова, а, как утверждал бывший чекист, это была его настоящая фамилия, мы не обнаружили. На всякий случай просмотрели учеты и на фамилию Якшин, под которой он поступил работать в Петроградскую ЧК. Результат также отрицательный. Но идем дальше.
Автор биографических записок указывает, что в Первую мировую войну он был на фронте, а сразу после Февральской революции, как «старый эсер», Керенский лично привлек его к работе в Смольном «по охранению революционного порядка».
Опять неувязка. Историки из Санкт-Петербурга сообщили нам, что в Смольном никакие учреждения Временного правительства не располагались.
Сумароков сообщает, что сразу после Октябрьской революции, сменив фамилию Карпов на Якшин, он поступает в Петроградскую ЧК на должность «помощника уполномоченного Особой группы» по борьбе с контрреволюцией. Это также не соответствует действительности, поскольку ВЧК была создана, как известно, 20 декабря 1917 года, и лишь после ее переезда вместе с Совнаркомом в Москву в марте 1918 года образовалась Петроградская ЧК. В ее штате не имелось каких-либо особых групп, так же, как не учреждалась и должность «помощника уполномоченного». В списках сотрудников ПЧК за тот период фамилии Якшина нет.
Правда, писатель Брешко-Брешковский, сын известной революционерки и, кстати говоря, участницы нелегальной организации Владимира Орлова (Орлинского), вспоминал в 1929 году, что под видом офицера к нему пытался втереться в доверие некий секретный сотрудник ПЧК Якшин. Вспомнил он об этом в связи с процессом в Берлинском суде над Орловым и Сумароковым (Карповым, Якшиным), но, проживая в Париже, не видел последнего в лицо. Так что, возможно, речь шла о другом человеке, хотя исключить сотрудничества Якшина с ПЧК на негласной основе полностью нельзя.
Эсеровский «крот» в чекистском ведомстве был якобы в марте 1919 года переведен по службе в Московскую ЧК и здорово отличился при раскрытии знаменитого взрыва в Леонтьевском переулке, за что получил от Реввоенсовета Республики золотые часы с надписью «Тов. Якшину за борьбу с контрреволюцией».
В архиве ФСБ мы просмотрели следственное производство по факту взрыва, но, как и ожидали, вновь не обнаружили в документах фамилию Якшин. Опять же допускаем, что он был секретным осведомителем, а их настоящие фамилии не раскрывались.
Впервые Якшин обнаруживается среди личного состава Управления особых отделов Южного и Юго-Западного фронтов, образованного по распоряжению ВЧК в 1920 году в Харькове. Начальником Управления назначили бывшего до этого руководителем особого отдела МЧК Ефима Георгиевича Евдокимова. По исторической литературе и архивным документам мы знаем, что он выехал к новому месту службы, забрав из МЧК и ВЧК группу сотрудников, в числе которых мог оказаться и Якшин.
Для организации закордонной, а точнее зафронтовой, работы Евдокимов создал в своем управлении специальное подразделение, первым и единственным начальником которого становится Михаил Якшин. Это мы установили документально.
Поскольку именно работа на Украине наиболее подробно, особенно в сравнении с другими эпизодами, описана в биографической справке, можно предположить, что Якшин попал в аппарат Евдокимова в Харькове из какой-нибудь местной чрезвычайной комиссии.
Здесь следует иметь в виду, что ЧК на Украине была засорена разного рода темными элементами. Многие левые эсеры и анархисты, порвав к тому времени со своими единомышленниками, вступили в ряды большевиков и уже как коммунисты поступали на работу в чекистские органы.
В 1921 году Якшин возглавляет пятое (закордонное) отделение Особого отдела ГПУ Украинской Советской республики и участвует в «разложенческой» работе среди белых, эвакуировавшихся в Турцию и Болгарию. В записках Якшина фигурирует, например, Виленский, который был направлен им, Якшиным, в Константинополь и организовывал возвращение на родину многих врангелевцев, включая и генерала Якова Александровича Слащёва. Уточнить что-либо о самом Якшине и проверить соответствие написанного им о работе чекистов Украины в других государствах не представляется возможным, поскольку архив ГПУ УССР теперь принадлежит иностранной спецслужбе — СБУ Украины.
Остается рассчитывать на то, что местные историки прочтут эту книгу, заинтересуются Сумароковым (Якшиным) и их поиск будет удачным.
По той информации, которая имеется в нашем распоряжении, можно утвердительно говорить лишь о назначении его на разведработу в Берлине под прикрытием заведующего репатриационным отделом Полномочного Представительства УССР в Германии.
В апреле 1927 года произошло событие, круто поменявшее тактический рисунок деятельности ОГПУ. Я имею в виду бегство за кордон уже упоминавшегося нами Опперпута-Стауница. Вместе с известной террористкой Марией Захарченко-Шульц он нелегально пересек советско-финскую границу и рассказал представителям местных спецслужб и английским разведчикам, что «Трест» является мистификацией чекистов. К сожалению, работавшие с Опперпутом сотрудники ОГПУ излишне доверились своему агенту, и оказалось так, что он не только сообщил иностранцам о разработке, но и дал массу других сведений, включая данные на отдельных негласных осведомителей.
Для контрразведчиков с Лубянки предательство Опперпута явилось сигналом к пересмотру некоторых форм деятельности, необходимости применять новые приемы. Поскольку Опперпут выступил с разоблачениями в зарубежной прессе, было решено скомпрометировать его перед новыми хозяевами также через средства массовой информации. С помощью оперативных возможностей КРО и ИНО ОГПУ удалось опубликовать ряд статей в Эстонии и других европейских странах, что привело к возобновлению проверочных процедур в отношении перебежчика спецслужбами и эмигрантскими организациями. Оппернут был поставлен в безвыходное положение и решил делом доказать свою лояльность, непричастность к провалу Сиднея Рейли и арестам белогвардейских разведчиков в Москве и Ленинграде.
Как известно, с группой террористов он нелегально прибыл в СССР, совместно со своей любовницей Захарченко-Шульц предпринял попытку взорвать здание ОГПУ и, настигнутый чекистами, застрелился.
Оперативники уловили тот эффект, который дали публикации в газетах, хотя компрометационные кампании через прессу не являлись чем-то новым и многие годы использовались в практике спецслужб.
Думается, именно в 1927 году в ОГПУ созрела идея использовать «журналистское расследование»» для устранения Владимира Орлова с передовой фронта тайной борьбы.
В январе, холодным по берлинским меркам днем в столицу Германии прибыл Ефраим Соломонович Гольденштейн, назначенный Наркоминделом на должность второго секретаря Полпредстава СССР. Высокий, худощавый, с золоченым пенсне на крючковатом носу человек неторопливо вышел из машины на улице Унтер ден Линден, поднялся по ступенькам здания полпредства и скрылся за массивной дверью.
Сотрудники наружного наблюдения германской контрразведки поспешили отчитаться о проделанной работе, отметив, что никаких контактов в городе у подопечного не состоялось.
В Полицай-президиуме временно успокоились. Ведь они еще не знали о предстоящей работе «дипломата».
На самом деле в Берлин прибыл новый резидент Иностранного отдела ВЧК, ранее возглавлявший закордонные аппараты ОГПУ в Австрии и Турции.
В своей книге «Секретный террор», опубликованной после бегства на Запад, высокопоставленный сотрудник советской разведки Георгий Агабеков вспоминал о берлинском резиденте следующее:
«Гольденштейн, по кличке Александр или Доктор, по национальности еврей, является одним из самых старых и заслуженных сотрудников ИНО ОГПУ. До 1924 года он работал на Балканах и был очень близок с македонскими революционными деятелями, среди которых и сейчас пользуется большим авторитетом.
Гольденштейн в свои сорок пять лет женился на молодой женщине, и в последнее время было заметно, что работать он устал и хочет уйти на покой. Несколько раз он ставил вопрос о своем отозвании, но только осенью 1929 года получил разрешение выехать в Москву. Трилиссер собирался назначить его своим помощником. Однако приезд Гольденштейна в Москву совпал с уходом Трилиссера, и дальнейшая его судьба мне неизвестна».
Оперативный псевдоним Доктор соответствовал полученному Гольденштейном образованию — он окончил в Вене медицинский факультет по специальности гинеколог. Однако лавры Гиппократа его не прельщали, и со студенческих лет он увлекся революционной деятельностью, длительное время провел на нелегальном положении. Конспиративные навыки он активно применял и после установления в России советской власти, поскольку с 1922 года занимался разведработой.
Именно такой опытный чекист и нужен был в Германии. Согласно данным, приведенным в «Очерках истории российской внешней разведки», личный состав резидентуры составлял уже 8 человек. Количество агентов только по Берлину — 39. За 1927 год из резидентуры в Москву поступило 4947 информационных материалов и из них 626 касались исключительно белогвардейской эмиграции.
Наиболее ценными источниками среди обитателей «русского Берлина», были бывшие офицеры, значившиеся под номерами A/1, A/2 и A/3.
К сожалению, о работе первых двух еще не пришло время рассказать. Что же касается последнего, то мы уже упоминали о нем — это Николай Николаевич Крошко-Кейт. Завербовали его еще в 1922 году в Варшаве, а затем передали на связь в берлинскую резидентуру.
Именно A/З внедрился в окружение Владимира Орлова и к моменту приезда Доктора уже несколько лет давал подробные сведения о врангелевском разведчике. О своей работе агент А/3 рассказал позднее в воспоминаниях. Выдержки из них, на наш взгляд, стоит здесь привести.
«Под предлогом установления контактов я познакомился сначала с полковником Кольбергом, а затем и с Орловым, который знал обо мне как об одном из руководителей «Братства белого креста» и о моих связях в Советском Союзе через Польшу. Поэтому Орлов охотно пошел на знакомство со мной. Начались встречи, беседы о совместной борьбе с большевиками, о связях «по ту сторону». Последние больше всего интересовали Орлова. (…)
Постепенно я начал входить в доверие к Орлову, но к своей фабрике фальшивок он меня долго не подпускал. Для этого потребовалось приложить усилия. Это был не недоверчивый аристократ лейтенант Павлов, не болтун Брешко-Брешковский, не «министр» Гучков, от которого выуживал интересующую нашу разведку информацию, не восторженный секретарь «блюстителя престола» Казым-Бек, а умный и хитрый разведчик, бывший следователь по особо важным делам…
Мои связи с «Братством русской правды» и Орловым постепенно укреплялись, я стал получать все более и более обширную информацию о его деятельности и связях с берлинским Полицай-президиумом и разведкой рейхсвера майорами Лизером и Рау, Бартельсом из Полицей-Президиума и Зивертом из рейхскомиссариата общественного порядка и безопасности, а также о его финляндских связях. Однако к своей фабрике фальшивок Орлов меня все еще не
