увеличить штат существовавших КРО либо прикомандировать к ним необходимое число сотрудников для изучения обстановки на территории предстоящих действий. Эта мера позволила бы создать ядро новых контрразведывательных аппаратов — армейского и окружного звена. Однако указанные предложения остались на бумаге и никакого влияния на процесс организационного строительства контрразведки не оказали. Многое пришлось делать на пустом месте, что самым непосредственным образом было связано с началом войны.
Относительно готовыми продолжать работу оказались лишь те армейские КРО, руководство и костяк которых составили офицеры и чиновники окружных контрразведывательных отделений. Они хорошо знали местную обстановку, имели налаженные контакты с командованием, оперативными и разведывательными подразделениями штабов, обладали опытом борьбы со шпионажем, взаимодействия с жандармскими управлениями и аппаратами политической полиции.
В циркулярном письме генерал-квартирмейстера штаба Верховного главнокомандующего Ю. Н. Данилова, разосланном фронтовому и армейскому командованию 15 февраля 1915 года, отмечалось, что формирование контрразведывательных отделений в войсковых объединениях на фронтах и их функционирование в первые месяцы войны не носило планомерный характер.
Отдельные историки, совершенно справедливо указывая на отсутствие разработанной на случай войны правовой базы для организационного развертывания и практической работы фронтовых и армейских КРО, приходят к выводу о преступном бездействии высшего командования. С такой постановкой вопроса можно согласиться, однако сводить все дело лишь к отсутствию необходимых нормативных документов было бы упрощением. По нашему мнению, речь должна идти не только и даже не столько о медлительности властей, сколько о том, как понимали в военном ведомстве роль и место контрразведки в масштабной современной войне, какие направления разведывательно-подрывной деятельности противника прогнозировались.
По взглядам тех, кто вырабатывал стратегию русской армии, война предполагалась достаточно маневренной и скоротечной. Разгром противника мыслился в ходе ряда крупных сражений уже в 1914 году. Поэтому роль контрразведки сводилась в основном к защите секретных планов мобилизации накануне войны, стратегических и тактических замыслов проведения боевых действий и сведений о новых образцах военной техники. Проблема обеспечения государственной безопасности в войсках вообще не ставилась в расчете на чувство патриотизма солдат и офицеров, их высокий морально-боевой дух в условиях ведения наступательных операций.
Естественно, никто не учитывал возможное массовое дезертирство, пацифистскую, националистическую и революционную пропаганду в войсках со стороны как противника, так и антиправительственных сил внутри страны.
Отношение к контрразведке командования действующих армий и фронтов, а также в Главном управлении генштаба наглядно проявлялось в статусе КРО в штабной иерархии, нежелании легализовать их существование, вывести из подчинения разведывательному отделению и предоставить возможность прямого доклада начальнику штаба того или иного войскового объединения.
Руководители КРО в абсолютном большинстве до прикомандирования к штабам являлись офицерами Отдельного корпуса жандармов и проходили службу на должностях не выше помощников руководителей Губернского жандармского управления (ГЖУ). Они продолжали оставаться в списках отдельного корпуса жандармов. Данное обстоятельство не позволяло военным непосредственно представлять их к назначению на вышестоящие должности, награждать за отличие в оперативной работе и боевые подвиги. Требовалась длительная процедура согласования со штабом ОКЖ. Только в конце июня 1915 года состоялось совместное решение командира ОКЖ и начальника штаба Верховного главнокомандующего о распространении на вышеуказанную категорию лиц некоторых привилегий строевых и штабных офицеров. Звание полковник было предельным для начальников КРО в Главном управлении генерального штаба и Ставке, остальные руководители контрразведывательных органов могли дослужиться лишь до подполковника, что соответствовало званию по должности командира батальона.
В начале войны руководители основных подразделений Главного управления генштаба для обеспечения преемственности в работе были назначены на высокие должности в штабе Верховного главнокомандующего. Однако вместо того чтобы укрепить службу разведки и контрразведки Ставки, многолетний начальник этих подразделений Генштаба генерал-майор Николай Августович Монкевиц, с которым Владимиру Орлову придется не раз сталкиваться, был откомандирован в действующую армию в качестве начальника штаба корпуса и больше в течение войны к работе по линии разведки и контрразведки не привлекался.
Размышляя о причинах низкой эффективности в борьбе со шпионажем в 1914—начале 1915 года один из ведущих специалистов-контрразведчиков царской России генерал Николай Степанович Батюшин позднее писал: «Почти весь первый год войны контрразведкой никто из высших военных органов совсем не интересовался, и она поэтому велась бессистемно, чтобы не сказать, спустя рукава». По его словам, Ставка Верховного главнокомандования не обращала на контрразведку внимания, ее сотрудники работали по собственному усмотрению, без общего руководства и поддержки.
Весной и летом 1915 года русская армия участвовала в ряде кровопролитных сражений, в которых понесла огромные потери, главным образом, в силу недостаточного обеспечения артиллерией и боеприпасами. Противник принудил наши войска оставить Галицию, Польшу и некоторые другие районы. Пришлось срочно переносить Ставку ВГК из Барановичей в Могилев. Военные неудачи отразились на моральном состоянии армии и всего населения.
Как на фронте, так и в тылу у многих закрадывалось сомнение в успешном завершении войны. Официальные сводки свидетельствовали об изменении отношения солдат к войне и падении дисциплины в войсках. Широкое распространение получили слухи об измене в высших эшелонах власти. Развивалась шпиономания. Под давлением Ставки ВГК и общественного мнения царь был вынужден сместить с поста военного министра своего фаворита Владимира Александровича Сухомлинова, которому приписывали связь с австрийской разведкой. В закрытом заседании 345 голосами из 375 Государственная Дума предложила правительству предать Сухомлинова суду.
Генерал, обвиненный в шпионаже — само по себе явление довольно редкое в истории, шпион же — военный министр, да еще воюющей, истекающей кровью страны — вообще беспрецедентный случай. Но Сухомлинов обладал таким букетом отрицательных качеств, что очень многие искренне верили: измена имеет место.
«Невысокий, но могучего телосложения, даже немного склонный к полноте, с аккуратно подстриженной седой бородкой, открытое простое лицо» — таким впервые увидел генерала Сухомлинова член созданной по указанию царя следственной комиссии Владимир Орлов. В его задачу входило выяснить, был ли отставной министр связан с иностранными разведками. Для этого тщательного выявлялись и проверялись все связи Сухомлинова.
Биограф Ставки Верховного Главнокомандующего царской армии Михаил Лемке отметил в своем дневнике в конце октября 1915 года: «Орлов состоит теперь в прикомандировании к нашему управлению (генерал-квартирмейстера.
Были ли основания признать Сухомлинова шпионом? От ответа на этот вопрос зависело многое. Если он действовал по заданию германской разведки, то тогда вполне понятно, из-за чего образовывались огромные бреши в снабжении фронта снарядами, пушками и даже обычными винтовками, почему проиграны многие сражения.
Следственная комиссия, включая и Орлова, билась над решением этого вопроса.
Четыре месяца вел свою работу переводчик разведотдела штаба Северо-Западного фронта, не являясь официально, то есть по должности, следователем. Критики Орлова уже в ходе войны и в последующие годы не раз припомнят ему данный факт. Они забудут, что он был младшим офицером, а следовательно, обязан был беспрекословно подчиняться приказам. Именно по приказу он и вошел в состав комиссии, отдавая себе отчет в последствиях этого шага.
Несмотря на все трудности, ему удалось проверить и допросить массу людей.
Орлов установил, что около военного министра длительное время крутился некий делец Альтшиллер, который, по оперативным данным политической полиции и контрразведки, являлся австрийским шпионом. Однако оперативные данные следственным путем не подтвердились, что весьма разочаровало высокое начальство.
Орлов проверил еще один факт из обвинительного набора. Перед войной трое российских военных изобрели оригинальную дымовую шашку с хорошими боевыми характеристиками, однако новинке не давали хода, и в войска она не поступила. А вот немцы запустили в производство почти аналогичную шашку и успешно применили ее в первых же боях с французами.
Но и в этом случае однозначно доказать прямой умысел в действиях Сухомлинова не удалось, хотя, и это следует подчеркнуть, Орлов очень хотел продвинуть следствие вперед по шпионской версии. Следственная комиссия собрала большое количество материалов, дело составило более шестисот страниц.
Вновь обратимся к дневникам Михаила Лемке: «…есть, как говорит прапорщик Орлов, достаточно данных для привлечения не только за получение «комиссий», благодарностей и т. д., но и за преступное бездействие в деле обороны страны». Заметим, что о шпионаже, то есть о предмете своего исследования, Орлов не говорит — ему достало твердости признать бесплодность поисков в этом напралении.
В сложном положении он оказался и в ходе расследования нашумевшего дела жандармского полковника Сергея Николаевича Мясоедова. Лишь в наши годы исследователям удалось доказать, что этот офицер не состоял на службе у вражеской разведки. А в ходе войны и еще долго после нее обстоятельства дела не казались столь однозначными.
Для начала отметим, что сотрудник спецслужбы, каковым являлся Мясоедов, должен иметь незапятнанный мундир, его действия в сфере тайной борьбы, да и во многом личная жизнь, не должны быть «терра инкогнито» для вышестоящего начальства. В противном случае, зная изощренность и вероломство противника, его могли заподозрить в двойной игре, доверие улетучивалось мгновенно.
С этих позиций оценим Мясоедова. Заведуя жандармским отделением на пограничной станции Вержблово, он не раз принимал подарки от лиц, пересекающих государственный кордон. Неоднократно сам переходил границу и в охотничьем домике германского императора Вильгельма II обедал с последним и пил за его здоровье. В секретной служебной характеристике появилась запись: «склонен к злоупотреблению властью». Отмечался у полковника и еще один, весьма опасный для офицера органов безопасности, порок — жажда денег. Он погряз в торговых сделках, в том числе совершаемых на грани или даже за гранью закона.
Опытный в делах розыска Мясоедов умело уходил от ответственности, изворачивался как мог, но в итоге все же был уволен со службы.
И вот в начале мировой войны бывший жандарм благодаря протекции военного министра Сухомлинова снова в строю, и не где-нибудь в передовом полку, а в разведотделе армии.
Этим обстоятельством, по всей видимости, заинтересовалась служба шпионажа германского генштаба, и там приняли решение скомпрометировать
