– Всегда пожалуйста, – ответила она и пошла на диван.
– Многие из тех, с кем я сражался плечом к плечу, любили эту песню.
Она села.
– Я знаю.
– Многие из них… отправились домой. В первое и последнее пристанище души.
– Я знаю. Мне очень жаль.
Теперь уже солнце взошло. Томми поднялся и продолжил дежурство у окна.
– Они все еще идут в центр, – сказал он, выглядывая, чтобы увидеть всю улицу до самого парка. – Господи, целая толпа.
– Вы будете нужны?
– Буду, – сказал он. – Но сначала хочу убедиться, что вам ничто не угрожает.
– Не волнуйтесь за меня, – ответила она. – Я уверена, что со мной здесь все будет в порядке. Делайте то, что должны.
Он отпустил занавеску и пошел к дверям.
– Я выйду на улицу и огляжусь. Посмотрю, что удастся выяснить. Вы уверены, что не против, если я оставлю вас здесь?
– Вовсе нет.
– Наверху есть библиотека, – сказал он. – Я вернусь, как только смогу.
С этими словами он спустился по лестнице, и она услышала, как он выходит через главный вход. Она наблюдала в окно, как он идет по улице, а затем заворачивает за угол и исчезает из виду.
Оставшись в одиночестве, Наталия почувствовала, что может занять главную сцену. Всю ночь она умышленно удерживалась от действий, позволяя событиям развиваться строго по сценарию воспоминания. По большей части ей хотелось понаблюдать за Аделиной – такой, какая она есть, женщиной, весьма далекой от нее самой. К тому же она помнила, что Томми – это Шон, и Наталии не хотелось, чтобы по их возвращении из «Анимуса» возникла путаница насчет того, кто к кому испытывает влечение. Эта часть в общей ситуации данной симуляции была довольно странной.
Пока Аделина ждала возвращения Томми, Наталия решила осмотреться в доме, по крайней мере в той степени, в которой это не грозило десинхронизацией. Она любила уроки истории в школе, к тому же увлекалась дизайном. И хотя ее никогда особо не интересовала стилистика Викторианской эпохи, тут все же было интересно находиться, как будто гуляешь по музею. Она вышла из гостиной и пошла в столовую, где располагался великолепный длинный стол с серебряными канделябрами, огромный буфет – что-то такое, что Наталия называла «в духе королевы Анны». В столовой была своя кладовая и отдельная лестница, ведущая на кухню.
Наталия вернулась в главный зал и, поднявшись на этаж выше, исследовала библиотеку, а затем хозяйскую спальню, где на туалетном столике она обнаружила множество косметических средств, которые не смогла опознать. Не так уж много она пользовалась косметикой в реальной жизни. Этажом выше находилась комната, в которой она признала спальню Томми, а в конце коридора была пустая комната. Ну, не совсем пустая. Похоже, кто-то собрался сделать из нее детскую. Там была детская кроватка и старомодная коляска, покрытая кружевами, – обе были задвинуты в угол. Половина комнаты была оклеена обоями с розами, но, похоже, этот проект был заброшен еще до окончания, и Наталия подумала о множестве историй, в основном печальных, которые в один момент могла рассказать эта комната.
Следующий этаж представлял собой, по большей части, склад на чердаке, но там оставалось свободное пространство между скатами крыши. Здесь, по мнению Наталии, можно было бы устроить комфортную спальню с маленькой дверцей, ведущей на крышу. Солнце уже полностью поднялось, и на верхних этажах становилось все жарче. Наталия вернулась в гостиную и села за пианино. Она положила пальцы на клавиатуру и сыграла неблагозвучную серию нот. Мама Наталии играла на фортепьяно. Ее родители и бабушка с дедушкой хотели, чтобы она научилась играть на скрипке, так что она несколько лет брала довольно дорогие уроки у русского преподавателя по фамилии Крупин. Но он довольно ясно дал понять Наталии и ее семье, что у нее не было никакой склонности к музыке, так что ей позволили прекратить занятия. Может, она и унаследовала воспоминания Аделины, но точно не унаследовала ее талант.
Ни одни часы в доме не показывали верное время и даже не тикали – Томми, похоже, забывал их заводить, но казалось, что прошел уже час или два с его ухода. Улица снаружи была залита солнечным светом к моменту, когда Наталия увидела возвращающегося Томми. Услышав, как открывается входная дверь, Наталия ринулась за сцену и вытолкнула под свет софитов Аделину к тому моменту, когда тяжелые шаги загрохотали вверх по лестнице.
– В городе хаос, – сказал Томми, войдя в гостиную.
– Правда? – Аделина взглянула в сторону окна и улицы, которая казалась по большей части пустой.
– Я общался с патрульным из другого участка. Эти толпы, которые мы видели ночью и ранним утром, собрались на свободном месте у Центрального парка. Оттуда в восемь утра они прошествовали на юг. Их как минимум десять тысяч.
– Десять – десять тысяч?
Томми кивнул.
– Они вынудили все фабрики, литейные цеха и мельницы прекратить работу и забрали рабочих с собой. Они перерезали линии телеграфа и подорвали
