Когда их страсти взбудоражены, женщины совершают героические (и террористические) действия, на которые не решился бы даже мужчина со стальными нервами. Они сражались на суше и на море, храбрейшие из храбрейших. Они возглавляли армии и правили империями, и были преступниками самых мрачнейших тонов. Мессалина, Агриппина, Аместа, Шарлотта Корде, русская Елизавета, Иаиль, Фульвия, Теро де Мерикюр, Иезавель, представительницы рода Борджия[401] — они все сделали себя более или менее знаменитыми. «Страшна ярость волн — ужасен страх нищеты, но ужаснее всего — ненависть женины» (Еврипид[402]). Позже псевдоучёные с антропоцентрической[403] скрупулёзностью разработали тип «женщины-преступника», но их методы несерьёзны и неудовлетворительны. Уже их «первичный принцип» ошибочен. Они предполагают, что можно определить «преступные типы» — это самое что ни на есть поверхностное и ненаучное допущение. Лишь преступники, которые потерпели неудачу, могут быть определены таким образом, тогда как на самом деле большая их часть не попадается. Естественно, успешные преступники не были «исследованы» господами Ферри, Ломброзо, Хэвлоком Эллисом[404] и прочими. Поэтому их самые мудрые умозаключения недействительны. В самом деле, среди полицейских и бандитов бытует убеждение, что «ловят только дураков». Многие наши видные деятели права, медицины, науки, религии и управления государством являются преступниками — преступниками самого отвратительного характера. Разница между человеком, который правит в замке, и другим человеком, который закован в цепи в темнице замка — это разница между успехом и несостоятельностью. Между преступником и победителем существует большое сходство. Если бы Вашингтон, к примеру, потерпел неудачу, он был бы (скорее всего) схвачен и повешен как нарушитель закона и предатель. Однако, он «победил» силой и, следовательно, стал могущественным властелином. Царь Давид был похитителем овец и шантажистом до того, как он восторжествовал. Затем он стал «мужем по сердцу Божьему».[405] Вильгельм Норманнский тоже был бандитом, и пятьдесят процентов его оккупационной армии были ссыльными преступниками, но победой он стал королём Англии, а его последователи были произведены в дворян.
Отсюда спенсеровское изречение: «Исключительная истина, которая переступает границы опыта, будучи в его основе, есть неизменность силы. Эта основа опыта должна быть основой и любой научной организации опытов. К этому нас приводит полный анализ, и на этом должен быть построен рациональный синтез». Преступники и государственные деятели являются визуальным воплощением неизменности силы? Сейчас всё выглядит именно так; учёные должны в точности определиться, что они подразумевают под «преступлением», перед тем, как начать определять «криминальный тип».
Но, успешен преступник или нет, он обладает своеобразным очарованием с точки зрения женщин. Тот, кто «рискует своей жизнью, чтобы испытать фортуну», может заранее рассчитывать на неограниченное женское одобрение. Если он преуспел и становится миллионером, консулом, президентом или королём, то ему стоит только «поманить рукой», чтобы быть буквально «атакованным» самыми прекрасными женщинами страны, и даже если он бесстрашно падёт, женщины будут собираться толпами, чтобы посетить его в заключении, осаждая его букетами и предложениями о женитьбе — даже на виселице. Недавно в Мичигане был принят закон, запрещающий почитательницам посылать цветы осуждённым убийцам, взломщикам и грабителям банков. Ломброзо где-то говорит, что «и добропорядочные, и страстные женщины всегда имели роковую склонность любить плохих мужчин», но с характерным недостатком логических способностей он с энтузиазмом отказывается от определения «хорошего» и «плохого».
Белл Старр, контрабандистка (которая погибла в перестрелке с государственными войсками), была дочерью предводителя бандитов.[406] Она выбирала своих многочисленных мужей из самых отчаянных сорвиголов своей банды, и при малейшем признаке трусости с их стороны давала им отставку. «Я люблю парня, который проявляет отвагу», — было её обычное выражение.
Опубликованный список кровопролитных дуэлей, проведённых из ревности, был бы толщиной не менее пятидесяти миль. (Легендарные Каин и Авель повздорили, скорее всего, из-за прелестей какой-нибудь допотопной молодой девушки; в итоге той пришлось выйти замуж за Каина.) Если бы в этот список также были добавлены дуэли за обладание особями женского пола между животными, растениями, птицами, рыбами, бактериями и инфузориями, то эта планета не выдержала бы тяжести и первой главы первого тома. Женщинам по нраву при случае сказать, что двое мужчин подрались из-за неё. Все женские животные демонстрируют одни и те же качества.
Беглые каторжники, флибустьеры, бунтари, пираты никогда не испытывали недостатка в любовных романах. Пьесы и романы об их смелых проделках писались тысячами и неизменно пользовались популярностью. От «Арабских ночей» до Марии Корелли и Уиды,[407] это всё один долгий ритмичный напев о «Любви, женщинах и войне». Авторы-женщины особенно склонны прославлять в своих героях красоту облика, отвагу, мужество и решительность.
Джессе Джеймс[408] и его безрассудная банда преступников тоже имели свои знаменитые любовные приключения. Мать сыновей Джеймса потеряла свою руку при взрыве бомбы агента полиции, брошенной во мраке ночи в окно её спальни.
Память о «Бреннане c болот» (и от его лихой возлюбленной, которая «передала ему бландербас,[409] спрятав его под своим плащом»)[410] всё также же зелена, как склоны холмов Иннисфейла.[411] Как Магомета, Телля, Уильяма Уолласа, Цезаря и Наполеона, популярность этого знаменитого преступника покоится на характерном экономическом факте:
Пускай он и не был отлит по американской форме, мистер Бреннан был кем-то вроде «практичного государственного деятеля». Бесспорно! Согласно весьма талантливо написанному памфлету инспектора Шаака, каждый из метателей бомб в Чикаго[412] имел роман. Девушка из богатой семьи предоставила деньги для зашиты в суде того, за кого она предполагала выйти замуж, но самый отважный и разумный из них (когда потерпел крушение) «пал от своего меча», как Брут, Катон и Саул.[413] То есть, он оторвал себе голову при помощи взрывчатки, которую ему принесла возлюбленная. Также достойно внимания то, что он был сыном кронпринца. Наследственность, следовательно, могла сыграть большую роль в его концепции. In se magna ruunt.[414]
Другим из этих преданных рабами, брошенных чернью на произвол судьбы энтузиастов был брат американского генерала, который вёл удивительную жизнь, полную приключений, в конце концов «без ума влюбившись» в южную квартеронку,[415] которая до сих пор ревностно раздувает угольки проводимой её погибшим мужем агитации (сдерживаемой, конечно, полицейской цензурой). Где бы она ни появлялась с целью выступления в этом городе, её тут же окружают стенографисты-доильщики и вооружённые служащие «закона» в колоритной униформе.
По прямому повелению народа, под многократно повторяющиеся возгласы всемирного одобрения, двое из этих людей были удушены в петле, зато двум другим шеи были аккуратно сломаны.[416] Их «сила» не была равна их «логике», и следовательно, они были уничтожены в строгом соответствии с законом выживания наиболее приспособленных. «Те, кто совершают революцию наполовину, роют себе могилы», — вот старое изречение Кромвеля, которое они, очевидно, не смогли обдумать должным образом.
Вибрации материи и движения могут быть увидены во всех социальных феноменах, и королевская власть поддерживается объединённой силой руки и мозга, которая даёт рождение власти. «Человек, как и любое другое животное, должен оставаться предметом жестокой битвы» (Дарвин).
Любовь в межполовых отношениях, власть в социальном регулировании, полярность и магнетизм в физике, гравитация в астрономии и сила в этике есть синонимы — находящиеся в связи друг с другом фазы одного первичного утверждения — «неизменности силы». Se nu san — so na. Султан Турции был мелодраматически описан У. Ю. Гладстоном, этим «великим старым пауком», как «убийца века», но при этом женщины Востока (даже Армении) выцарапали бы друг другу глаза за хотя бы половину шанса войти к нему в гарем.
Д-р Джемисон, южно-африканский флибустьер, и его руководитель Сесил Родс, хотя и были беспощадно обруганы и объявлены безнравственными преступниками, постоянно забрасывались присланными предложениями женитьбы от богатых невест с обеих сторон Атлантики. Эти двое мужчин, силой и дипломатией, «украли» два миллиона акров лучших в Африке земель для пастбищ и выращивания культур вместе с золотыми, серебряными и бриллиантовыми копями, угольными шахтами, а также с обширными стадами овец и крупного рогатого скота.[417]
Они несли огонь и меч в крепости своих врагов — расстреливали «богов» из винтовок — перерезали горла множествам жрецам-колдунам — лили кровь «врагов» как воду — и в итоге обратили побеждённых кафров[418] к почтенному состоянию «конституционной свободы». Нет никакого ханжества и лицемерия со стороны Сесила Родса! Никакого! Он мужчина в полном смысле слова — бесцеремонный, как Наполеон или Бисмарк. Он (в своей сфере) из породы Цезаря, Кромвеля, Дарвина. Безоговорочно верящий в выживание наиболее приспособленных, он являет собой отчаяние попа и ужас политика. Он смеется над их пергаментными законами и визжащими передовицами — он попирает их золотые правила — он презирает их Нагорные проповеди — он плюёт на их сведённые в таблицы «заповеди». Если у него есть сила, он берёт то, что он хочет — и не иначе. Он не умоляет — он не молится — он не «крадёт». Нет! Если он может, он прямо идёт к тому, что желает, и «аннексирует» это. Он не проливает крокодиловых слёз над «порабощением» рас, которые природа заклеймила явно низшими. В давно минувшие дни такие люди были нормой для англо-саксов. Теперь — увы! увы! — они лишь поразительные исключения.
Если бы эта республика породила одного Сесила Родса сорок лет назад, то Гражданская война (спровоцированная идиотической эмоциональностью) никогда бы не разразилась. (Гражданские войны необходимы, когда страна перенаселена, но в 1862 Штаты не были перенаселены.) Вместо «провозглашённого юбилея» для «ниггеров» с плантаций, он провозгласил бы его для своей расы, направляя Грантов и Шерманов[419] не разорять и разрушать долину Шенандоа и дом Вашингтона,[420] но завладевать, завоёвывать и заново колонизировать территорию от Эль-Пасо до мыса Горн.[421]
У наших северных и германских предков самым ужасным позором, который только может обрушиться на мать семейства, считалось стать матерью слабака или увальня во время войны. Только из-за унижающих достоинство интриг духовенства это не чувствуется современными женщинами — всех классов. Римские матроны умирали от разрыва сердца и даже топились от позора, если их сын проявлял трусость. Если бы прошлым поколениям пришлось зависеть от
