утруждаться. Все же Бэзил был ленивым ужасно. А ведь мог неплохую карьеру сделать в качестве повара, зная кучу экзотических рецептов. Бефстроганов, голубцы, галушки, пельмени, пирожки, майонез, расстегаи и многое другое вроде маринования мяса настолько мне понравились, что заставил записать рецепты. Как-то толстая книга с добавлениями из английской, местной и испанской кухни попалась на глаза Мутону, и он, слегка отредактировав, издал ее для хозяек. До войны была самая продаваемая книга в колониях. Три издания и перепечатки в Европе. Вот уж не подозревал, оказывается, и на книгах можно серьезно заработать.
— Извините, — сказал детям. — Надо выяснить, что им вдруг понадобилось.
За спиной на мгновение наступило молчание, а затем загалдели. Варгас что-то солидно ответил. С большинством окружающих им неудобно общаться. Заслуженные офицеры воспринимают их детьми, коими пока и являются. Беседуют с определенной долей снисходительности. А Мендеса не сильно старше и охотно взял на себя роль ментора. Наверное, ему приятно оказаться всезнающим и старшим. При мне он занимал место гибрида слуги с адъютантом, и с ним считались, но все равно возраст давал о себе знать. А теперь он сам невольно превратился во взрослого дядьку.
Объясняет и показывает все необходимое. От правил поведения в военном лагере (да-да, куда ходить по нужде) до беготни по моим указаниям. А когда случайно выяснилось про его участие в сражениях, ранение и спасение командира (меня то есть, отдав лошадь взамен убитой), и вовсе зауважали. Он, кстати, как настоящий вояка, очень не любит расспросов на тему «сколько ты убил». Притом, что таковые имеются реально. Когда стреляешь, не всегда разберешь, чья пуля попала в человеческую цель, но про двоих я точно знаю. Все в том же неудачном сражении во время резни пехотного батальона, старательно прикрывая меня.
— Почта прибыла, — поставил в известность Рюффен, спешившись и пытаясь извлечь из сумки бумаги.
Занятно, он свиту оставил в стороне, не хочет, чтобы слушали. Кажется, грянуло долгожданное. В связи с перемирием и отсутствием боевых действий начались подвижки.
— Конгресс наконец набрался решимости и отрешил меня от должности? — отмахиваясь, любопытствую. Прочитать всегда успею.
— Откуда ты знаешь?
— Кроме недоброжелателей у меня имеются и многочисленные корреспонденты, не считающие зазорным делиться последними новостями нашего политического цирка. Покушение на прерогативы высшего гражданского органа власти…
Наученный горьким опытом и не имея от сбежавшего от франков высокого собрания ничего помимо невразумительных увещеваний и призывов бороться за свободу, плюнул на все послания и согласно советам дез Эссара обратился с личными письмами к губернаторам, точно изложив нужды войска. Практически все среагировали положительно, да только прислали мизер потребного. Но поскольку прямых возражений и отказов не прозвучало, следом увидело свет циркулярное письмо главнокомандующего губернаторам и ассамблеям, с обещанием без материальной помощи вынужденно разорить всю оставляемую округу, заманивая республиканцев в глубь территории Федерации. Иначе, мол, никак не удержать. А попутно продавил прежде невозможное — создание по образцу Альбиона повсеместной рекрутской системы.
Достаточно скоро моему призыву, расценив в качестве угрозы, вняли. То, что армия была теперь одета, обута, накормлена, пополнена, было результатом постоянной переписки, где чередовались намеки, жалобы, нападки и обещания. А главное, все жители колоний не сомневались в необходимости иметь между собой и врагами буфер в виде Континентальной армии. О реквизициях и жесткости пришельцев из-за моря можно было даже не сочинять. Все это имело место в реальном мире.
Естественно, стоило экспедиционному корпусу начать отступление, как Конгресс, к этим достижениям имеющий весьма отдаленное отношение, моментально вспомнил, что таких полномочий мне не давал. Вышибленные из армии за провалы офицеры слетелись толпой поближе к депутатам и принялись поливать грязью лично меня, других генералов. В газетах печатали издевательские сообщения, в которых под псевдонимами отзывались об Эймсе как о дилетанте в военном деле. Якобы можно было уничтожить республиканцев в генеральном сражении, победить, не устраивая блокады, и вообще все проделать гораздо проще.
Наверное, они мстили за свой прежний страх, пытались переложить вину за случившееся. Или действительно так думали. Роли это не играло. В армии эти речи и статьи вызвали яростное негодование. Кое-кто повадился ездить в тыл и запугивать политиканов, а пару раз избивали журналистов. Вздумавшему поддержать соответствующие высказывания графу де Моруа прострелили на дуэли шею, отчего сей не умеющий сдерживать длинный язык господин скоропостижно скончался. Многие заткнулись, но с удвоенной энергией принялись обсуждать за закрытыми дверьми, как бы избавиться от генерала Эймса, натравливающего головорезов на честных граждан. Ей-богу, никого никуда не посылал!
— Кого назначили командующим?
— Меня, — с хмурой рожей заявил Франсуа. — Я хотел, чтобы ты услышал не от других. Даже и не думал претендовать…
— Так это прекрасно, — нетерпеливо прерываю извинительные излияния.
— Что?
— Гораздо хуже было бы получить в начальники Лобрано или Стаффорда. Луазон еще куда ни шло, но ты — лучший вариант.
— Ты серьезно?
— Успокойся, Франсуа. Господь свидетель, никакой обиды не имею и доволен. К снятию шло с тех пор, как Конгресс перестал пачкать пеленки
