— Я тебе что, матрос только после плаванья?
— Логично. Эй, — ору, — даме белого анжуйского вина.
Через секунду подлетел холуй. Еще бы ему не шевелиться.
По нынешним временам и в приличных местах подобные заказы редки. Уж очень дорого обходится привоз из Европы. Риск из-за войны огромен, и если англичане закрывают глаза на перевозки из британских портов, то испанцы, франки и прочие норовят ограбить честного торговца при малейшей возможности. Естественно, на предметы роскоши, включая заграничные напитки, стоимость астрономическая. А анжуйское не хуже бургундского и привозимого из Иль-де-Франса. Так знатоки говорят. Лично я остался верен плебейскому вкусу и предпочитаю настоящее английское пиво. Но для прекрасной женщины чего не сделаешь.
— У нас имеется вино из Бонжанси, — вкрадчиво докладывает.
— А это разве не Анжу? — тупо переспрашиваю.
— Оно самое, месье.
— Так чего голову морочишь.
— Но есть еще и шамбертен.
— Достаточно анжуйского, — говорит Рут поспешно.
Кажется, она тоже разбирается. Всего восемь вин субрегиона Кот-де-Нюи имеют право писать на своей этикетке слово «шамбертен».
Соответственно оно ну очень дорогое было и в мирные времена. А сейчас вообще заоблачные цены. Но разве я не могу себе позволить? Да запросто! Но не спорить же с ней по такому поводу. Глупо. Вкусы у всех разные, может, ей красное больше по душе.
— Наливай, мадам. Никогда в тех краях не был, — доверительно говорю Рут, — но карту видел. На восточном берегу Луары, где-то возле Орлеана. Была мысль Сан-Бернардито назвать Новым Орлеаном, но нашлись переименователи и без меня. Чем-то им Йорк понравился, будто одного мало. Теперь тоже Йорк, зато Новый. Ну никакой фантазии у людей! На каждые двести лье Лондон, а уж Парижей или Лионов вообще десятки. О! — спохватываюсь. — Может, поесть чего хочешь?
— И правда, — говорит Рут. — Давно время, я с ночи на ногах без крошки во рту.
— Чего изволите? — спрашивает, изгибаясь, холуй.
— Мадам изволит жаркое из баранины с чесноком, — провозглашаю.
— А месье принесите крепкий кофе, — дает указания Рут.
— Пшел! — говорю прислуге. — Чего ждешь, тащи! У них это блюдо очень недурственно готовят, в отличие от всего остального, — объясняю выбор. — Тут… хм… все же не ресторан.
— Вот именно, — говорит Рут. — Нашел тоже место. Почему бы в собственное заведение «Рандеву» не пойти. Тут все же не самое приличное место даже для злачного квартала.
— «Рандеву» не вполне мое… Откуда ты знаешь?
— Тоже великая тайна, об этом весь Акиндек в курсе.
— Да, — не слушая, восклицаю. — Надо уйти отсюда. Это же нехорошо для твоей репутации — посещать заведения подобного рода.
— Приятно, конечно, — заявила Рут с иронией, — что ты обо мне беспокоишься, но несколько поздновато, не правда ли?
— Почему?
— Уж очень я узнаваемая.
— Так я прикажу, — поднимаясь, — и спалят рыгаловку. Или сам, — озарился мыслью.
— Сиди, — устало говорит она. — Меня и так прекрасно знают.
— В каком смысле? — удивляюсь.
Холуй приволок кофе и испарился без напоминания, пообещав сей минут жаркое.
— В основном потому, что постоянно работаю с проститутками и здешним народом вообще. Они ничуть не меньше богатых в лечении нуждаются.
Ну это у нее Арлетово воспитание. С кем поведешься, от того наберешься. Приходилось слышать неоднократно. Кому надо, пусть в больницу идут. Всяко не хуже.
— Но спасибо, — сказала она неожиданно.
— За что? — не понял.
— Ты не замечаешь, — она провела по лицу пальцами.
Сосредотачиваюсь, внимательно изучая хорошо знакомые черты. Ну нос, конечно, не классический. Как сломали, так искривленным и остался. А остальное время сгладило и хорошее питание. Все же индейцы не увечили сознательно, как иногда делали. Не разрезали рот до ушей, не протыкали щеки и не отрезали уши. Конечно, женщине шрамы мало понравятся, но без носа вообще или с выколотым глазом было бы много хуже.
— Какие глупости, — говорю с отвращением. — Ничего такого ужасного. Когда нервничаешь, выделяется пара следов. А так даже на загорелой коже
