антиправительственные лозунги, однако само выражение «хоккейный вариант» в лексиконе телевизионщиков осталось.
Крайне раздосадованный, заткнутый актер уселся на место, и ведущий снова ухватился за хвост ускользнувшей было темы.
– Владимир Маяковский считался лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи. Правительство его баловало. Газеты и издательства платили гонорары по наивысшей ставке. Для своей семьи в составе Лили и Осипа Брик он получил четырехкомнатную квартиру в Москве и еще одну комнату в Лубянском проезде, которую использовал как личный кабинет. Поэт не вылезал из оплаченных государством заграничных поездок, а из одной из них привез для своей любовницы Лили Брик невиданную тогда роскошь – автомобиль, одну из первых частных машин в Москве. Маяковский гастролировал по стране, на его выступлениях залы были полны, и выручка текла рекой.
Параллельно с текстом на экранах в студии и на мониторах мелькали фотографии, иллюстрирующие богатую жизнь Владимира Владимировича: вот он в цилиндре (еще из царских времен). Вот за столиком в ресторане, в прекрасно сшитом костюме. Вот опирается на капот заграничного авто. Вот на фоне пальмы в Мексике. А вот – у небоскребов в Нью-Йорке.
Остужев впервые сталкивался с такой трактовкой образа – через материальное: типа, как сыр в масле катался пролетарский поэт. Критикесса в креслах скептически кривила губу. Массовка в студии облизывалась. А Корифейчик продолжал заливаться:
– Поэт пользовался успехом у женщин. Долгое время он жил одной семьей с Лилей Брик и ее мужем Осипом. – На гигантских мониторах в студии появилось черно-белое фото, и впрямь настолько соблазнительное, что даже непонятно, как его решились по ТВ показывать: Лиля в роскошном облегающем платье, сквозь которое обольстительно белеет пышное голое тело. – Помимо этого Маяковский имел роман с проживавшей в Париже эмигранткой Татьяной Яковлевой. – Новое фото: Яковлева в дорогом платье и шляпке на фоне Эйфеля. – Жившая в Америке Эллис Джонс, другая русская эмигрантка, родила поэту дочку, с которой он виделся впоследствии всего один раз, во Франции, на Лазурном Берегу. Кроме того, поэт встречался с работницей издательства юной Татьяной Брюханенко и актрисой МХАТа Вероникой Полонской. – Мелькнули новые фотоулики: Эллис Джонс в Нью-Йорке, молоденькая Брюханенко и дивной красоты смеющаяся актрисуля Полонская.
Ведущий продолжал нести свое:
– Но, несмотря на всеобщее обожание, богатство и литературный успех, ранним утром четырнадцатого апреля тысяча девятьсот тридцатого года поэт в своей комнатке на Лубянском проезде пустил себе пулю в сердце. И это невзирая на то, что пятью годами ранее Маяковский гневно осудил в своих стихах покончившего с собой Сергея Есенина. Почему Владимир Владимирович сделал это? Ведь, казалось бы, у него было все: деньги, любовь, обожание публики! Что подтолкнуло его к столь трагическому концу? Это мы сегодня и постараемся выяснить.
Остужев скептически подумал: «А о разочаровании в идеалах революции слабо вам поговорить? О подступающем Большом терроре, который поэт чувствовал кожей? А что насчет травли, которую вели против Маяка коллеги и газеты?» Но профессор и сам понимал, что нет, эти темы не для телевидения – во всяком случае, не для такого, которое создал Чуткевич.
– Да и вправду ли Маяковский сам стрелял в себя? – накручивал Корифейчик. – Может быть, ему
– Отрицание! Плохо! – немедленно откликнулся от пульта продюсер, и режиссер повторил команду, но не по громкой связи, а непосредственно «в ухо», то есть в наушник ведущему. Тот остановился и приказал сам себе: «Переговорим!» Сделал паузу, вспоминая собственную интонацию, и иначе переформулировал две последние фразы:
– Уважаемые телезрители, голосуйте и вы! А о результатах узнаете сразу после короткой рекламы. Будьте всегда с нами!
– У него лысина вспотела, – меланхолично заметил продюсер.
– Стоп, – скомандовал режиссер, теперь уже по громкой трансляции, – гримера на площадку.
Выскочила девочка-гримерша с пудрой и кисточками. Припудрила лысину Корифейчика, заодно прошлась по такому же биллиардному шару гостя, депутата Златоустенского, и морщинистому лицу критикессы Рябцевой.
Запись продолжилась. Объявили, что думает зал по поводу самоубийства: восемьдесят шесть процентов посчитали, что да, Маяк убил себя сам, четырнадцать сомневались. Программу планировали давать в записи, поэтому данные опроса телезрителей пока предугадать было невозможно, их выведут на экран, когда настанет момент эфира.
«Какая пошлость, – подумал Остужев. – Телевидение – современный царь Мидас. Только он превращал все, к чему ни прикоснется, в золото. А нынешнее ТВ преобразует все в банальщину и непристойность».
Следующая часть программы Корифейчика была посвящена женщинам Маяковского. В начале ведущий посулил, что предстоит прямое включение (из загробной жизни) с той, которая являлась одной из самых близких в жизни поэта – Лилей Брик. Редакторы дали на экране биографическую справку,