— Товарищ Альский, исключение здесь ни при чем, просто Белов похитил драгоценностей на миллион.
— Сколько?! — ахнул Альский. — Не может быть!
— Знаете, у меня от правды голова трещит, так что выдумывать сил нет, да и профессия мне этого не позволяет.
— Кто оценивал?
— Мы возили цацки в Петроград, чтобы не подключать к делу ваших гохранщиков.
— Из-за одного негодяя ставите под сомнение коллектив?
— Где вы там видели коллектив?
— А Шелехес? Пожамчи? Александров? Левицкий, наконец, старый спец, который прекрасно работает?
— Помимо названных товарищей там трудится еще много народа. И у меня есть к вам просьба: было бы целесообразно ввести троих наших людей к вам — под видом рабочих. Как вы к этому отнесетесь?
— Отрицательно, — ответил Альский. — Неужели вы не верите, что мы сами сможем навести там порядок? Я назначу ревизию, брошу настоящих специалистов — зачем же считать Гохран каким-то притоном?
— Глядите… Я не имею права вторгаться в ваши прерогативы, но Феликсу Эдмундовичу я об этом деле доложу.
2. Начало начал
Когда в приемной ВЧК рано утром раздался звонок и некто хрипловатым голосом с нерусским акцентом спросил прямой телефон начальника контрразведки и когда выяснилось, что звонил к чекистам поляк Стеф-Стопанский, досье на которого было весьма пухлым (Стопанский был сотрудником второго отдела польского генштаба), беседовать с ним член коллегии ВЧК Кедров[8] отправил — по совету Дзержинского — помначинотдела Всеволода Владимирова.
— Всеволод с его блеском, — сказал Феликс Эдмундович, — в беседе со шляхтичем будет незаменим. Молодость Всеволода, его изящество и мягкость позволят нам точно понять Стопанского: зубр, видимо, решит поиграть с нашим юношей. Всякая игра рано или поздно открывает разведчика, его истинные намерения. А отказываться от контакта со Стопанским неразумно: у него есть выходы на Лондон, Париж и на Берлин.
Встретился Всеволод со Стопанским в табачной лавке на Третьей Мещанской. Цепко оглядев собеседника, поляк сказал:
— Мне приятно увидаться с вами, и я понимаю где мы с вами сейчас находимся. Однако я просил бы пристрелочную часть разговора провести на улице, где нас никто не будет слышать. Если мы верно поймем друг друга на воле, — он усмехнулся, — кажется, так у вас говорят о «не тюрьме», тогда мы продолжим беседу здесь, где, как я догадываюсь, каждое мое слово будет слышно еще по крайней мере двум вашим сослуживцам.
Всеволод весело посмотрел на Стопанского, взял его под руку и сказал:
— Не скрою, я чертовски устал, поэтому прогулка мне не помешает — особенно с таким интересным собеседником.
…Выезжая на встречу с поляком, он уже знал от службы наружного наблюдения, что Стопанский идет один. На всякий случай, правда, он надел дымчатые очки с нулевой диоптрией — он относился к тому типу людей, которых очки очень сильно меняли.
Они шли по булыжному тротуару, сквозь который уже проступала свежая, словно бы подстриженная на английский манер трава, мимо маленьких домиков, и со стороны казалось, что прогуливаются два товарища.
— Так что же вас привело ко мне? — спросил Всеволод.
— К вам меня ничто не приводило. Я пришел в ЧК.
— Похвально. Я, как индивид, и мы, как коллектив, любим, когда к нам приходят интересные люди…
— Представляться мне надо?
— То есть?
— Звание, операции, связи?
— Вообще-то мы знаем вас.
— Вы знаете, что я подполковник польской разведки?
— Детали, думаю, мы лучше запомним, если они будут изложены в письменном виде. Нет?
— Вы думаете, я стану писать?
— Станете. Если вы затеяли что-то против нас — вам придется играть. А если вас привело к нам истинное намерение сотрудничать, вы захотите убедить нас в своей искренности и начнете делать это с мелочей, а именно: с фамилий ваших друзей, близких и родных. Разве нет?
— Браво!
Взгляды их встретились. Всеволод улыбался, и в глазах у него не было той жестокости и чувства превосходства, которое так боялся увидеть Стеф- Стопанский.
В свою очередь Всеволод отметил, что поляк небрит, рубашка у него измятая, ботинки не чищены, пальто испачкано, на левом плече несколько пушинок, а пальцы покрыты тем сероватым налетом грязи, который особенно заметен на ухоженных и полных руках.
— Браво! — повторил Стопанский. — Вы четко мыслите, молодой человек…
— Иначе не стоит.
— Я не хотел обидеть, упомянув про вашу молодость…
— Этим нельзя обидеть. Наоборот…
— Я не знаю, — сказал Стопанский, начавший отчего-то злиться, — приходилось ли вам иметь дело с серьезными агентами из иностранных разведслужб, но хочу заметить: польский генштаб сейчас находится в средоточии интересов всех европейских стран. Я, в частности, имею контакты с французами и англичанами.
— Помните имена ваших людей в Париже и Лондоне?
— Естественно.
— Операции?
— Старые?
— Новые тоже.
— Те, которые собирается проводить Лондон и Париж, — я не знаю. Но их операции меня не минуют — я считаюсь специалистом по Совдепии… Когда доложите начальству об этой беседе? Можете пригласить кого-либо из ваших ответственных руководителей?
— Это мы устроим, — пообещал Всеволод.
— Когда?
— Дней через семь.
— Это невозможно…
— Ну, что ж делать…
После долгой паузы Всеволод спросил:
— Когда вас обокрали?
Он не знал наверняка и не мог знать этого. Просто его мозг — мозг аналитика, человека смелого и веселого, автоматически проанализировал факты: из всей массы полученной информации Всеволод отобрал для себя следующую: во-первых, поляк голоден, ибо он несколько раз смотрел на вывески трактиров и принюхивался к запахам жареной колбасы; во-вторых, он хочет курить, но курева у него нет; в-третьих, Стеф-Стопанский слыл щеголем и одежда его всегда отличалась отменным вкусом, а сейчас он был неряшлив и грязен; в-четвертых, он всячески подчеркивал свою значимость, а это обычно бывает с людьми, которые вынуждены в силу каких-то обстоятельств больше уповать на прошлое, чем верить в спасительное будущее.
Стеф-Стопанский брезгливо поморщился:
— Ваша работа?
— Разве друзья в посольстве не могли вам помочь? — не отвечая на его вопрос, продолжал Всеволод.
— В Европе вы не жили?
— Жил.
— Видимо, в среде эмиграции… Взаимовыручка, товарищество и так далее… Молодой чело… Простите…
— Да нет, господь с вами, пожалуйста, пожалуйста… Мы ведь чины не возрастом выслуживаем.
— Деловыми качествами?
— Именно.
— Кто в Европе «просто так» дает деньги?
— Заявите, что вас обворовала ЧК… Неужели на обратную дорогу не воспомоществуют?
— Браво! А в Варшаве что делать?!
«Оп! — сказал себе Всеволод. — Мышка попалась! Там ему будет нечего кусать, потому что прогонят из разведки, ибо он что-то важное тащил в портмоне или слишком много денег. Видимо, он к нам прет вчистую».
— Закуривайте, — предложил Всеволод.
По тому, как жадно затянулся Стопанский, норовя при этом держать папиросу так, чтобы не показывать свои грязные пальцы, Владимиров до конца уверовал в то, что его версия правильна.
— Зайдем в трактир? — предложил Всеволод.
Заказав Стопанскому извозчичьей колбасы, холодца и пива, он сказал:
— В ресторан, видимо, идти нет смысла: там могут быть ваши знакомые.
Стопанский молча кивнул, потому что рта открыть не мог — колбаса была горячая, но, как всякий голодный человек, он отрезал себе слишком большой
