– Порядок, – раздалось сверху, и активное шебуршание указало на то, что обоими советами пренебрегли.
– Подсади меня, – попросила я Касинеля.
Когда я просунула голову в проём, Адам уже прижимался носом ко второй решётке, разместившись ко мне левым боком – на том участке лаз оказался просторнее, оставляя место для манёвра.
– Это комната, – сообщил он, повернув лицо с отпечатавшимися полосами грязи.
– Что в ней?
– Щас, погодь. – Он попытался отодрать решётку, но в итоге сумел отогнуть только один край и приник к открывшемуся участку. Блестящий глаз в треугольнике света внимательно ощупал то, что находилось вне поля моего зрения. – Здесь обои, золотые с финтифлюшками, мама такие в каталоге смотрела и вздыхала…
Я озадаченно наморщила лоб.
– Обои?
– Ага, а ещё паркет, люстра, здоровущая такая, с висюльками, как виноград, и мягкие синие лавки.
– Обиты бархатом? – подсказала я.
– Наверное. И везде витрины с кнопками и красными огоньками.
– Что в витринах, Адам? – позвал снизу Охотник.
– В тех, что мне видно, – всяко-разно. – И он принялся перечислять скучным голосом: – Тарелки, какое-то старьё, фигурки, золотые бусы с кучей зелёных камней… ого! – Лицо плотнее прижалось к щели, так что нос оказался по ту сторону. – Там настоящие рыцарские доспехи, прикиньте?
Моё недоумение росло с каждой новой деталью.
Шикарная комната с охраняемыми витринами и дорогими экспонатами – точно не городской музей: поколения мистиктаунских поп стёрли изначальный цвет обивки у диванов до неразличимого, да и полы там мраморные, а не паркетные. В сувенирном у Мэнди отродясь не встречалось ничего дороже двадцати фунтов, не говоря уже об изумрудных колье и рыцарских доспехах…
Ответ ударил, как обухом по голове. Во всём Мистиктауне есть лишь один дом, сочетающий в себе эксклюзивный интерьер и выставочные образцы. Я никогда там не бывала, однако, как и любой в городе, знала про уникальный коллекционный зал супругов Санкёр.
Но это не имеет смысла! Зачем Имельде приводить нас в дом мэра?
– Ай-й! – Адам отшатнулся от решётки и ударил по ней ладонью. – А ну, брысь!
В ответ раздалось шипение и пронзительное мяуканье, мелькнула белая лапа с выпущенными когтями. Звук понёсся по узкому проходу, отражаясь от стен и преображаясь в смесь шелеста и бормотания – его-то мы и слышали недавно. А потом раздался щелчок, и мерный цокот о паркет.
– Кто-то вошёл, – прошептал Адам, – но я только ноги вижу.
Это уже не имело значения, потому что до нас донёсся голос.
– Опять ты здесь, – раздражённо произнесла женщина, и лапа исчезла из щели. – Сливками тебе тут намазано, что ли? Отшлёпать твой мохнатый зад некому!
Послышалась возня и требовательное высокомерное мяуканье, напомнившее мне интонации одной знакомой блондинки.
– Ладно-ладно, давай-ка лучше сходим на кухню и положим твоей любимой икорки, а этот зал закроем…
Женщина осеклась, потому что невидимая дверь снова скрипнула, и половицы просели под тяжёлыми шагами.
– Клара? Что ты тут делаешь?
– Жемчужинка опять забралась сюда, господин мэр. Вы вернулись пораньше? Мы ждали вас не раньше трёх.
– Да, вернулся… пришёл… откровенно говоря, я и сам забыл, зачем. Какая-то мешанина в голове – столько всего надо упомнить и сделать в эти дни. Меня никто не спрашивал? Срочных сообщений не поступало?
– Срочных – нет, господин мэр, но час назад звонили из газеты, просили разрешения приехать встретиться с вами и осмотреть коллекционный зал. Они хотят написать статью про госпожу Санкёр в связи с её выставкой в Париже.
– Никаких репортёров, – отрезал мэр. – Я уже говорил: до конца недели, пока кольцо находится в доме, не желаю здесь посторонних, это слишком большой риск. Пусть свяжутся с Эльзой. Если она сочтёт нужным, то даст им интервью по скайпу.
– Да, господин мэр, я так им и сказала.
– Ещё что-нибудь?
– Нет, только это.
– Тогда ступай, Клара.
Каблуки простучали к двери под приглушённое кошачье шипение. Ещё какое-то время после ухода служанки стояла тишина – я прямо-таки видела, как мэр ощупывает внимательным взглядом зал, и молилась, чтобы он не заметил отогнутый край вентиляционной решётки на уровне пола, – а потом половицы скрипнули, свет погас, и щелчок двери возвестил, что комната снова опустела.
