двинулся вперед.
Мы, все четверо, испытывая невероятное напряжение, сошлись в середине коридора.
Я расслабился, только когда на каждом из нас – даже на Мак, что было непростой задачей при ее темпе регенерации, – поверх пореза оказался мазок нашей смешанной крови.
Я видел, как магия произнесенного обета мерцает в воздухе вокруг нас. Верно исполненные клятвы, проведенные верховным друидом, обладали неимоверной силой. Так что не только Невидимой крови во мне им следовало опасаться.
Бэрронс стоял рядом с Мак, прожигая меня убийственным взглядом, который ясно говорил: «Никогда больше не угрожай моей женщине».
Вот уж парочка. Господи.
– Пойдем, – Риодан развернулся и зашагал прочь.
Я последовал за ним к северному коридору, приподняв крылья за спиной, чтобы не быть проклятой метлой, собирающей на себя всю пыль и растаявший лед с пола.
У стены, которая не была стеной, но по-прежнему оставалась непроходимой, как стены Темницы Невидимых, Риодан остановился и прижал ладони к воздуху, как будто там и вправду находилась поверхность. Он тихо забормотал, касаясь преграды в разных местах, затем начертил в воздухе руны.
Перед нами открылся коридор.
Из дальнего конца доносились ужасные звуки.
Я напрягся. Какого дьявола здесь происходит? Но придержал язык и шагал молча, за воплями я едва слышал стук ботинок по каменному полу.
Риодан остановился у камеры, дверь которой была забрана решеткой с одним крошечным окошком. Вой стал оглушительным, а затем внезапно прекратился.
Я подошел поближе, размышляя, что же за дьявольщина происходит с телом моего дяди. Они скармливают его какой-то твари, полагая, что это может облегчить невообразимые муки? В древние времена кровь и плоть друидов считалась священной, ходили слухи, что она обладает неимоверными исцеляющими свойствами, особенно сердце.
– Думай, прежде чем реагировать, – предупредил Риодан, отходя в сторону и давая мне возможность заглянуть внутрь.
Я заглянул.
Моргнул и вытаращился.
Я вздрогнул и, не думая, вызвал с неба гром. Высоко надо мной пророкотали раскаты и сверкнула молния, за чем последовали крики и звук падения чего-то огромного, рассыпавшегося обломками. Я знал, что это бетонный кусок потолка в «Честерсе», в одном из множества подклубов.
– Я сказал,
Я медленно отвернулся от двери. Я ощущал себя вырезанным из мрамора, как когда-то в ледяной темнице. Чувствовал, как во мне нарастает шторм, цунами, способный разносить, ломать и рвать на части.
Но Риодан прав. Я должен думать, прежде чем реагировать. Обладая такой силой, всегда приходится вначале думать. Я не стану бессмысленным разрушителем, как мои братья, мои мертвые братья, которые, без сомнения, восстанут снова, внутри других истерзанных человеческих самцов. Я сделал свой выбор на утесе, умирая снова и снова, высек его в своем сердце горца-друида. Сердце, которому я не позволял замерзать, разлагаться и чернеть Невидимой плотью. Сердце, которое я заставлял биться силой воли, воспоминаниями о любви. И во многом помог мне в этом тот, кто лежал сейчас, содрогаясь, за прутьями маленького окошка.
Со вздохом и невероятной, направленной внутрь себя сосредоточенностью я наполнил вены бесконечным летом Благого двора. Приманил в свое тело мирный день, волнующиеся травы, безоблачное небо.
Ни намека на гром.
Вернув себе контроль, я открыл глаза:
– Какого дьявола вы сделали с моим дядей? Что за… что
Риодан сухо пояснил:
– Дэйгис теперь один из нас.
– Вы, мать вашу, превратили его в… Кто вы, на хрен, вообще такие?
– Он умирал. Других вариантов не было. С учетом всех возможных сценариев в будущем, которые я просмотрел, благоприятный исход в случае, если я его спасу, составлял пятьдесят два процента, – сказал Риодан.
– Пятьдесят два гребаных процента? И ты посчитал, что этого достаточно? А сорок восемь процентов, значит, мало? Боже, не хотел бы я знать, что больной урод вроде тебя может считать «неблагоприятным».
– Тебе бы не понравилось, – согласился Риодан.
– Ну и каков же был твой план? Отправить нас домой с чужим трупом и до скончания века скрывать правду? – спросил я.
