Тем яростней, и меч свой то и дело Я направлял дождю наперерез, Мешая кровь с водою, наполняя Сырую землю новым ароматом. И долго мы плясали в свете молний, Широкими калёными хлыстами Хлеставших по земле из серых туч. Кольчуги* наши отражали свет их, А мы трудились, рук не покладая, И прежде, чем всё небо просветлело, Второй король лежал на бледных, мокрых, Кровавых маргаритках. Мы остались Вдвоём, и отдышаться на мгновенье Остановились, друг на друга глядя. Дождь ослабел, из-под покрова туч Блеснуло небо – белое, как плечи Возлюбленной, к которой брачной ночью Приходит воин. Солнце вновь вернулось На землю ненадолго – до заката, И гнев вскипел в моей груди, и снова, Пылающие резвые клинки Затанцевали над сырой землёю. Гунн пал, меня оставив, и, шатаясь, Я повернул к кургану для могучих, К вратам дороги, что конца не знает, И встретил там тебя. Скажи мне, умер Я там, в твоих объятьях? Так ли было? И после поцелуя пробудился К той новой, грозной жизни, что теперь Во мне кипит?..» Но прежде чем воин договорил, женщина поцеловала его и произнесла: «Никогда не было в тебе страха – твоё сердце полно отвагой».
Воин ответил:
«Оно-то и спасло мне жизнь. Не так ли? Как солнце поднимает вверх растенья, Так похвала людей, земная слава, Питает днесь меня – и ночью Окутывает словно покрывалом, И утром с ветерком спешит Напомнить мне о том, что я живой, Наполнить душу радостью и силой. Я поступал всегда, как мне велело Бестрепетное сердце». «Верно, – произнесла женщина, – но дни бегут по пятам за другими днями, и их бесконечно много, и несут они с собой – старость».
