Юноша взглянул на неё, и его охватила тоска. Тем не менее, он серьёзно сказал:
– Ты добра, мой друг, ты всегда слишком хорошо думаешь обо мне. Но мне кажется, тебе не следует идти со мной в дикие горы, а потом возвращаться одной, если вокруг так много врагов.
– Нет, – ответила девушка, – они ещё не настолько близко, и я знаю, что Могучеродный вышел на северо-восток, где надеется встретить их отряд. Его нападение будет нам оградой.
– Прошу тебя, поверни домой на вершине перевала, не рискуй. Ты ведь знаешь: если в колодец бросить кувшин, то с первого раза он останется цел, да и с двадцатого тоже, но однажды он разобьётся, и ты поднимешь одну верёвку.
– И всё же я сделаю так, как захочу, к тому же я пройду с тобой совсем недалеко.
Путники как раз подошли к осыпи и начали взбираться на неё. Разговор прекратился, и только когда они оказались в тёмном проходе между скал, Божественноликий сказал:
– А где находится другой выход из Долины Теней? Не вверх ли по реке?
– Да, там, – ответила девушка, – других нет. Вниз по течению из воды поднимаются отвесные скалы, и река со страшным грохотом ревёт между ними. Так что ни на лодке, ни на плоту там не пройти. Вверх же по течению пройти можно, тот путь называется Дорогой войны, а этот, по которому мы идём, – Тропой мира. Впрочем, сейчас на всех дорогах война.
– Зато в сердце моём царит мир, – сказал Златогривый.
Девушка ничего не ответила, просто сильнее сжала его руку. Он ощутил её дыхание на своих щеках. Вскоре путники вышли из тени, и Златогривый увидел, что девушка покраснела. Она произнесла:
– Я одно скажу тебе, мой друг. Ты видишь меня среди воинов, среди изгоев, творящих жестокие дела. Ты слышал, как мой брат считал убитых, а я не робела при этом. Ты знаешь с моих слов, какие мысли занимали мою голову – мысли о победе в сражении. Но я не хочу, чтобы ты думал, что я сродни валькирии, женщине-воительнице. Не думай, будто у меня нет другой радости в жизни, кроме как побеждать в битвах. Милый друг, много мирных часов я провела на той траве в долине. Я сидела на скале с веретеном в руках и рассказывала детям у моих ног старинную историю, которую знаю наизусть. Ещё, бывало, я доила коров росистым летним вечером. В такое время всё стихает, слышны только журчанье воды да крики счастливых детей. Вокруг меня – родные прекрасные подруги, с которыми я выросла. Я чувствовала счастье, невзирая на все беды, ведь мы были свободны и не знали обмана. В такие часы в сердце моём и в самом деле царил покой, и мне казалось, будто мы добились всего, что нам было нужно, будто война и беды закончились, оставив нашему маленькому народу лишь мир и славные дни… А дни грядущие? Разве они не подобны этому каменистому проходу, где дует холодный ветер и грохочет быстрый поток, текущий в Серебряную долину? Здесь нет ничего благого, разве что здесь ещё дышит жизнь, да и эта тропа ведёт к отрадной долине, где царствуют мир и изобилие.
– Дорогой друг, – ответил ей юноша, – ты говоришь хорошо. Действительно, если мы пойдём этой тропой и выйдем живыми из последующей битвы, то настанет время, когда я приведу тебя в Дол, где мы и поселимся. Ты знаешь, что наш народ редко воюет, в нас мало зависти. Как мужчины, так и женщины веселы, и на них приятно смотреть. Земля нам даёт достаточно – нуждающихся и бедных у нас нет. Об этом даже есть такая поговорка: пусть человек тешится, чем хочет, кроме солнца и луны. Что ещё можно рассказать об этой беззаботной жизни, сложенной из множества мелочей? Но именно такая жизнь будет у меня, а со мной и у тебя. Нехорошо, если она станет тебе в тягость, и однажды ты захочешь победоносного сражения, захочешь увидеть, как я возвращаюсь из битвы, вознесённый на щит моими ликующими воинами. Нехорошо, если твой слух всегда должен быть наполнен разговорами и песнями ратников об их победах. Такого не будет. Если я гоню стадо, то только по просьбе соседей. Я рублю не головы ратников, а высокие пшеничные колосья да стволы деревьев, помеченные лесником. Руки мои в мозолях скорее от стойки плуга, чем от рукояти меча. Стрелы мои для оленя, копья для лесного кабана, и только если начнётся война, я буду использовать их, чтобы прогнать прочь и войну, и её бедствия. И хотя меня называют вождём из рода вождей, я не властвую над жителями Дола, разве что над моим псом. Моё звание вождя означает, что меня любят, мне доверяют и никто не выступит против меня. Научишься ли ты любить такую жизнь, которая так мила мне? Кто ты? Как мне назвать твой род? Ведь ты словно спустилась с золотых престолов Божественного Града…
Путники к этому времени уже почти сошли с крутого участка тропы, и лучи солнца полностью освещали их. Девушка задержалась на мгновение и, повернувшись к Златогривому, произнесла:
– Всё это я люблю уже сейчас, если только горе моего народа будет избыто, и тогда я лучше разгляжу твоё любимое лицо.
Сказав это, она приблизилась к нему и нежно поцеловала, а затем, положив руку юноши на своё бедро и придерживая её, молвила:
– Скоро мы станем одним целым – одним духом и одной плотью.
Златогривый засмеялся, радуясь жизни и гордясь собой, он вновь взял девушку за руку, и они пошли дальше. Он сказал:
– Милый друг, ты чувствуешь холодные кольца моей кольчуги. Моя рука сжимает копья, а на боку висит Страж Дола. Ты смотришь на меня, как валькирия на своего возлюбленного. Многое ещё предстоит сделать, прежде чем в Доле смогут собрать урожай.
Влюблённые вышли из ущелья. Рядом с тропой на камне сидела Лучница, а рядом с ней Лесомудрый натягивал на лук тетиву. Лучница, улыбнувшись Златогривому, поднялась, и все вместе они пошли дальше, вдоль скал, образующих край долины, постепенно уклоняясь на запад. Лучезарная
