Достойно!» Женщина, улыбнувшись, ответила:
«О, Волк народа, подожди, послушай! Когда иссякнут жизненные силы И Вольфинги прославят твою смерть? В огне сжигают дерево с плодами, Которых ещё нет, и с цветом, Что мог родиться, но неужто ты Обречь меня способен на вдовство, На то, чтоб к погребальному кургану Тебя я проводила только Из-за того, что ты в пылу сраженья Неукротим, как вольный ветер в поле? Послушай меня, сделай, как прошу я: Кольчуги не снимай! Тогда вернёшься С войны на юге ты живым и вместе Со мной воссядешь в тени буков, чтобы Мои глаза и губы целовать». И она, лаская, поцеловала его и положила свою ладонь на его грудь. Он мягко принял её ласки и, весело рассмеявшись, сказал:
«О, дщерь богов, ты в нашем мире долго Живёшь и видела немало. Помнишь Людей, что, горя не познав, горюют О том лишь, что ещё должно случиться? Сейчас ты, словно дева, что впервые В объятиях мужчины, рог заслышав, Зовущий к бою, ластится и жмётся. Ты знаешь, как тяжёл топор, как сердце Пронзает меч. Ты о Судьбе мне пела — А ведь Судьба, о, дщерь богов, и рубит, И пробивает все кольчуги в мире. Да разве может молотом невольник Создать в огне кольчугу, что отсрочит Судьбою предназначенное? Разве Укроет сталь грудь воина лихого, Что побеждён врагом его народа?» Теперь рассмеялась Солнце Леса. Смеялась она громко, но смех её был так мелодичен, что сливался с песней лесного дрозда, который только что проснулся и пел, сидя на ветви рябины. Женщина молвила:
