Когда же вновь глаза мои открылись, Со мною только женщина была. Холодный лунный свет струился сверху, А женщина работала и пела (Я слов не знала этой нежной песни). Она тогда заботилась о лампе, Что высоко под крышею висит, — И масло подольёт, и всё поправит. Но вот и лампа поднялась высоко И скрылась в темноте». «Верно, – отозвалась старушка, – эта женщина была Солнцем Крова прежде тебя. А что ты помнишь после этого?»
Девушка ответила:
«Ещё одно моё воспоминанье… Орешник, что растёт за бражным залом, — Там дети бегают, сороки там трещат. Я с Солнцем Крова за руку иду, Она серьёзно слушает, как я Делюсь с ней детскими мечтами, и сейчас Я матерью бы назвала её… Так я росла. Дни шли, и я ходила То в лес, то в поле, то одна, то с кем-то, И жизнь казалась мне прекрасной сказкой. Я знала, что меня удочерили, И среди Вольфингов мне не было родни, Но Солнце Крова стала мне прекрасной Приёмной матерью, а славный воин тот, Которого всем сердцем я любила, — Отцом приёмным…» Старушка молвила с улыбкой: «Верно, он твой приёмный отец, но он очень сильно любит тебя».
«И это правда, – согласилась Солнце Крова. – Ты мудрая женщина. Скажи, ты пришла, чтобы поведать мне, какого я рода и кто мои отец и мать?»
Старушка ответила ей: «Разве ты не знаешь этого? Разве Солнце Крова рода Вольфингов не умеет видеть то, что ещё не случилось?»
«Верно, – кивнула девушка, – но во сне или наяву я вижу своим отцом только моего приёмного отца. А вот моя настоящая мать являлась мне так, будто мне предназначено встретить её в один из дней моей жизни».
«Это хорошо», – сказала старушка. Её лицо стало ещё добрее, и она попросила: «Поведай мне о твоей жизни у Вольфингов».
Солнце Крова ответила ей:
«Под крышей Вольфингов я радостно росла, Пока мне не исполнилось шестнадцать. Меня любили, словно божество,
