Любимых наших жён. Всё в алчущей утробе Погубит враг! Он, древо повалив, Сожжёт плоды, что утащить не сможет. В нём ненависть, рождённая тупым, Животным голодом, разбудит жажду крови, И на полях, распаханных клинком, Из года в год будут всходить ростки Страданий, слёз и горя. Враг жесток, В его пустом, окаменелом сердце Нет места жалости. Всё, что извечно было Нам дорого, он вмиг с землёй смешает, С землёй кровавой – древние святыни… И красоту, смеясь, как филин, Смешает с красной кровяной землёй! Смотрите – вот сбывается проклятье, Нависшее над миром! Так кричат Все те, кого недавно мы пленили. Враг собирает войско, чтобы нас, Как полноводная река, весной Бедою наводнить. О, воины, сгорит Любое слово, кроме слов железных Мечей и копий! Кроме битвы слов!» Юноша замолчал, и воины зашумели сильнее прежнего, обсуждая его слова. Шум этот долго не стихал, и под него Борк, бряцая оружием, сошёл с Холма Речей, смешавшись с толпой своих сородичей.
И вот вперёд вышел воин из рода Шильдингов Верхней Марки, известный своим искусством менестреля. Он взошёл на курган, и речь его от начала и до конца полилась песней. Говорил он такие слова:
«Я, Гейрмунд из Шильдингов, друзья, Полмесяца назад в страну холмов Ходил с оружием. Род Хундингов знаком И близок мне – я деву рода их Любил. Они у края жили Земель нагорного народа. Этот род Был смелым в битве, множество врагов Встречал он, но всегда свои владенья Удерживал. Верхом тогда я ехал Через холмы и думал о грядущем Счастливом дне. Предчувствовал я радость Горячих поцелуев верной девы, И мудрые беседы стариков, И юношей отважных разговоры, И звон заздравных чаш, что в честь гостей В жилище Хундингов бесстрашных раздаётся. Но вот в долину въехал я и вижу, Что над холмом последним, отделявшим Меня от дома Хундингов, повис
