Тиодольф ничего не ответил, а только улыбнулся, но не её словам, а приятному голосу и прикосновениям рук. Эта женщина испытывала такую сильную любовь, что сама печаль преображалась силой этой любви. Солнце Леса продолжила:
«Ты говоришь, бродяжка я. Послушай — Нет места божеству среди богов И не найдётся на земле приюта, Коль радость умерла в груди. Грустит И человек, но грусть его прервётся Со смертью. А печаль богов бессмертна. Бродяжка я. Когда в твоих объятиях Впервые безмятежно я лежала, Во мне угасло божество, и славы Я только для тебя желала в жизни. Передо мной до дня последней битвы К богам закрыты двери. Мою душу Пленил могучий воин, и он бросит Её во тьму, сам погрузившись в бездну. Ты по пустой земле пройдёшь, где зёрна Никто не сеет. За тобою следом Пойду твоей невольницей к кургану, Где ты, такой любимый и желанный, Останешься навеки! Есть ли польза Просить у горсти тлеющих костей Любви и помощи? У них нет чувств и мыслей — Вот, Тиодольф Могучий, чем ты станешь! Такой родной и близкий – кучкой праха!» Он, нежно лаская её руки и плечи, с любовью ответил:
«Я Тиодольф Могучий, мудрый воин, Но я не вижу этой мрачной, тёмной Безрадостной могилы, нет, мой взгляд, Пронзив века, любуется весельем Прекрасных юношей и дев из рода, Что Домом Вольфингов зовётся. Каждый день Я вновь рождаюсь в песнях и преданьях, В самой их жизни – каждый новый день. Я с ними связан, я звено цепи, Скрепляющей прошедшее с грядущим, Но ветхости могильного кургана, Где нет ни сумерек, ни светлых дней, Мне видеть не дано, как ни стараюсь. Сей образ растворяется в другом: Я вижу пир, Рог Памяти над залом Подняли, чтобы выпить за героя,
