За Тиодольфа Старого – и с теми, Кто празднует в кругу своих родных, Могучих Вольфингов, я буду вечно жить. И с тем юнцом, что жаждет ярой битвы И видит по ту сторону стола Мечей калёных пламенную жатву — В его виденье будет Тиодольф, Что прежде появления на свет Того юнца, за Вольфингов отдал Свою могучую, стремительную жизнь». Когда он закончил, Солнце Леса рассмеялась. Голос её был нежным, но смех – горьким. Она сказала:
«Нет, воин, ты умрёшь и не увидишь Ни зала бражного, ни Вольфингов детей, Что бегают в стенах родного дома, А я останусь жить, и мои мысли Все будут о тебе, я тщетно ждать Осуждена ответа от того, Кто никогда на чувства не ответит». Воин вновь улыбнулся и проговорил:
«Я не узна?ю этого ни здесь, Ни в ветхости могильного кургана, Но ты… О, ты сомнения отбрось — Я буду жить в тебе, любовь бессмертна, Пока есть память». Казалось, Солнце Леса не слушала его. Она, слегка отстранившись, стояла, глубоко погружённая в свои мысли, затем развернулась и отошла на несколько шагов, а там наклонилась, подняла что-то (а это была чудесная кольчуга) и вернулась к Тиодольфу. Она произнесла:
«Скажи мне, Тиодольф, но почему Не носишь ты средь бури копий эту Прекрасную кольчугу, что ковал Железный молот в кузнице? Ты мне Не веришь иль в решении богов Ты сомневаешься, раз в бой идёшь упрямо С незащищённой грудью? Иль тебя Так гордость обуяла, что лишь смерть Тебе достойной кажется наградой И лучшей, чем моя любовь, скажи?»
