покажу. Только, чур, руками не трогать! Это очень ценная книга.
Руки ее он примотал к стулу веревкой, а потом придвинул стул к верстаку, на который выложил книгу. Это была очень старая книга, в вытертом переплете, с позолотой на корешке. Названия Алиса прочесть не успела, заметила лишь, что оно не на русском языке.
— Это сказки братьев Гримм. — Человек в маске любовно погладил переплет. — Одно из первых изданий. Уникальная в своем роде вещь. Но тебе все равно этого не понять, поэтому давай смотреть картинки!
Картинки были страшные. Не должно быть таких картинок у детских сказок. И сказок таких неправильных быть не должно. А еще ее, Алисы, не должно быть в этом ужасном месте… Хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть, но она помнила предупреждение Маруси. Сказочника нельзя злить. Значит, нужно смотреть и слушать.
Она все сделала правильно, она вела себя хорошо. Настолько хорошо, что заслужила похвалу, черствый пряник и чашку горячего чая.
— Хорошая девочка, — сказал Сказочник, отвязывая онемевшие Алисины руки от подлокотников. — Скоро ты поймешь, насколько прекрасна моя идея. Придет время, и ты станешь ее частью. А теперь вынужден откланяться, у меня еще много дел.
Как только над головой захлопнулся люк, из полумрака выступила Маруся, уселась рядом, спросила:
— Он показывал тебе картинки?
— Гадость, — сказала Алиса шепотом. — Он ненормальный, да?
— Он называет свои картинки иллюстрациями. — Маруся разгладила складки на своем прекрасном платье, добавила со вздохом: — Я долго запоминала это слово. И долго не понимала, что оно обозначает. Я глупая, да?
— Ты не глупая. — Алиса мотнула головой. — Давно ты здесь?
— Не знаю. Наверное, давно.
Это хорошо, если давно. Для них с Марусей это означает надежду. Когда-нибудь их обязательно найдут. И пускай сама она никому не нужная детдомовка, но у Маруси наверняка есть родители, и они наверняка ее ищут. Им нужно лишь продержаться еще чуть-чуть. День. Может, два… Вдвоем ведь не так страшно.
— Вдвоем не страшно, — эхом отозвалась Маруся.
Поговорить бы с ней, узнать все, что она знает про Сказочника. Может быть, получится сбежать еще до того, как их найдут. Вот только сил вдруг совсем не осталось. Сил хватило лишь на то, чтобы улечься на твердом полу, подтянуть коленки к животу, закрыть глаза и сказать:
— Что-то я устала…
— Это все чай… — Шепот Маруси уплывал, растворялся в тишине.
Алиса проснулась посреди ночи. Наверное, это была ночь, потому что вокруг царила тьма, хоть глаз выколи.
— Маруся, — позвала она шепотом и пошарила рукой рядом с собой.
Рука натолкнулась на пустоту, а тишина не отозвалась уже привычным шепотом. Ей бы испугаться, но сон оказался сильнее, придавил голову к полу когтистой лапой, замурлыкал что-то успокаивающее, убаюкивающее.
Следующий раз Алиса проснулась уже утром. А может быть, даже днем. Маруся сидела рядом, расчесывала свои золотые волосы.
— Он забирал тебя? — В голове гудело, а в горле было сухо и горько.
— Забирал. — Маруся кивнула. — Вон там бутылка с водой, выпей. После его чая всегда болит голова, а отказываться нельзя, потому что он может разозлиться.
Вода была теплой, но Алиса все равно прижала пластиковую бутылку к виску в надежде, что боль пройдет.
— Он что-то подсыпает в чай, и потом всегда трудно понять, сколько прошло времени. Иногда мне кажется, что несколько часов, а иногда — несколько дней. Я уже совсем запуталась.
Алиса тоже запуталась. Оказалось, что часы и дни их с Марусей жизни отмеряются чашками чая да сказками, которые читает им на незнакомом языке человек в маске. Мир менялся только наверху. И только по изменениям, происходящим в мастерской, Алиса могла хоть приблизительно судить о том, сколько на самом деле прошло времени.
Перемены коснулись того угла мастерской, где стояла деревянная кровать. На кровати этой появилось сшитое из ярких лоскутков покрывало и две подушки, глядя на которые спать хотелось еще сильнее. Рядом с кроватью теперь стояла резная тумбочка, на которой лежали круглые очки и начатое вязание. А из-под кровати выглядывал цветастый бок ночной вазы.
— Нравится, дитя?
Сказочник сидел за старой швейной машинкой. Она стрекотала так громко, что почти полностью заглушала его ласковый голос, и Алисе приходилось тянуть шею, чтобы со своего стула услышать, что он говорит. А еще чтобы рассмотреть, что же он такое шьет. Но рассмотреть получалось лишь край чего- то пурпурно-красного.
— Нравится.
