— А с кассиром беседовали? — не обращая внимания на иронию собеседника, осведомился Ардашев.
— Обижаете! Не только кассира, но и управляющего отделением Волжско-Камского коммерческого банка под протокол опросили. Такие клиенты, как Тяглов, у кассового окошка не стоят. Им наличность приносят с поклоном и кофею предлагают откушать прямо в начальственном кабинете-с.
— И что говорят?
— Да ничего особенного. Заметили, что грустный он был какой-то, подавленный. От угощения отказался. Видать, уже тогда знал, болезный, что руки на себя наложит. Ох, помилуй, Господи, его грешную душу!
— Благодарю вас, Ефим Андреевич.
— Не стоит, Клим Пантелеевич. Уж сколько раз вы меня выручали, скольких душегубцев помогли изловить — одному Всевышнему известно, не считая нас с вами, — хохотнул сыщик и добавил: — А доктору Нижегородцеву передайте: пусть его супружница поменьше лясы точит с госпожой Тягловой. Уж рассуждения у нее слишком фантазийные. Готов спорить на «красненькую»[13], что недавно вы встречались с Николаем Петровичем, вот он и попросил вас ввязаться в это дело.
— Ох, смотрю, и агентура у вас!
— А как же! Работаем-с.
— Рад был вас слышать.
— Взаимно.
— Честь имею кланяться.
Ардашев положил трубку. И хотя многое прояснилось, тем не менее после разговора с Поляничко в сердце поселилось неприятное тревожное чувство, известное каждому, кто хоть раз случайно встречал похоронную процессию. Вроде бы и покойного не знаешь, и расстраиваться глупо, но душа все равно печалится, будто понимает, что когда-то и ей придется отправиться в дальнюю дорогу.
Дабы отвлечься от грустных мыслей, Клим Пантелеевич снял с полки «Пестрые рассказы» А.П. Чехова и принялся читать.
II
Церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы находилась на северной окраине Ярмарочной площади, за бывшей Тифлисской заставой, охранявшей город от набегов горцев. На ее месте теперь высились арочные Тифлисские ворота, открывавшие одноименный тракт. И белокаменная Успенская церковь, и грандиозные ворота были построены почти одновременно в середине прошлого века.
Дорога от дома № 38 на Николаевском проспекте до церкви занимала пять минут на извозчике или двадцать минут пешком. Но Божий храм привлекал Ардашева не только своей близостью. Восемь лет назад на Успенском кладбище нашел свой последний приют отец Клима Пантелеевича. И потому каждое воскресенье присяжный поверенный приходил к его могиле. Вот и сейчас, после окончания Божественной литургии, адвокат вновь навестил могилу дорогого ему человека.
Уже на выходе, за каменным забором, он увидел незрячего старика, просившего милостыню. О его слепоте напоминали черные круглые очки. Длинная седая борода и изрезанное морщинами лицо, рваный тулуп и потрепанный треух, перелатанные валенки — все говорило о тяжкой доле христарадника. Несмотря на жалкий вид, было в старце что-то светлое и доброе.
Ардашев нащупал в кармане целковый и опустил в медную кружку. Раздался легкий звон. Старик поднял голову, снял очки с закопченными стеклами и протянул их присяжному поверенному:
— Это тебе, барин.
— Зачем они мне? — спросил Клим Пантелеевич.
— Не побрезгуй.
— Оставь себе, старик.
— Это не я прошу, это убиенная душа просит.
— О чем ты?
— Возьми, мил человек, хотя бы на время. Вернешь потом, когда в них нужда отпадет.
Ардашев пожал плечами, сунул очки в карман пальто, поднял меховой воротник и махнул извозчику.
Не прошло и четверти часа, как сани остановились у большого каменного дома на Воробьевке.
Клим Пантелеевич покрутил ручку механического звонка. Через несколько секунд дверь отворилась. На пороге появилась не лишенная красоты дама в траурном платье лет двадцати семи.
— Позвольте представиться…
