жертвам портсигар, а потом, выждав день-два, являлись к ним. Если несчастный сам до этого не рассматривал свой карточный трофей и не разглядывал знак дьявола, то тогда вы, как мы только что видели, добивались этого. Чаще всего, вы сразу же забирали эту вещицу назад, но иногда приходилось навещать скорбящих родственников и выкупать орудие преступления уже после смерти жертв.
— Что за бред вы несете? Какой знак? Какого дьявола? Какие три секунды? — расхохотался незнакомец. — Если верить вашим словам, то тогда и я должен превратиться в послушное орудие Сатаны, так? Вы сказали «три секунды»? Что ж, давайте проверим. — С этими словами он раскрыл портсигар, уставился на внутреннее изображение и стал громко считать: — Раз, два, три, четыре… — Только не успел злоумышленник произнести следующую цифру, как резко открылась и ударилась о стену не заклеенная на зиму форточка.
— Я вижу… вижу цвета: красный, черный, синий… — Незнакомец выронил портсигар, опустился на колени и, ползая по персидскому ковру, приговаривал: — Какая красота! Цветочки, ромбики, кружочки…
Управляющий Малороссов подошел к столу, налил полный стакан воды и, выпив жадными глотками, сел в свое кресло.
— Что с ним? — спросил Ардашев.
— Похоже, сошел с ума, — предположил управляющий.
— Так вы же не сошли, хотя тоже цвета не различаете, — засомневался Поляничко.
— Позволю предположить, что к нему внезапно вернулось полное зрение, и он стал жертвой собственного преступления, — высказался Ардашев.
— Странно как-то получается — «вернулось полное зрение», — глядя на ползающего по ковру господина, проронил начальник сыскного отделения. — Но ведь кто-то должен был этому поспешествовать? И кто же?
— Нам не дано знать, — глубокомысленно изрек управляющий.
— Ладно. — Поляничко спрятал оружие и подобрал портсигар. Затем, склонившись над преступником, велел:
— Поднимайтесь, сударь, поедем в Александровскую больницу для безумцев.
Незнакомец покорно поднялся, и на его руках тут же захлопнулись малые ручные цепочки.
— Господа, покорно благодарю за помощь, — встав из-за стола, проговорил Малороссов.
— А с ролью вы справились отменно. Можно в театре играть, — усмехнулся старый полициант. — Только заждались мы в той комнате. Я уже думал, что он к вам и не явится. Хитрый, бестия! Записался на одно время, а пришел двумя часами позже. Видать, осторожничал.
— Но позвольте спросить: нельзя ли мне вернуть вещицу?
— Какую? — не понял Поляничко.
— Мой портсигар. Я его выиграл в честной игре.
— На настоящий момент это орудие преступления, а стало быть, вещественное доказательство. И потому подлежит изъятию.
— Тогда я с полицмейстером поговорю…
— А это уж как душе угодно. Мы люди маленькие, начальству подчиненные.
— Еще раз спасибо, господа. Всего доброго!
Покинув кабинет и уже спускаясь по отделанной мрамором лестнице вслед за задержанным, который то и дело вертел головой, называя разные цвета, Ардашев спросил:
— А может, выбросить чертово изделие в Архиерейский пруд, да и дело с концом? Как думаете, Ефим Андреевич? А то ведь, кто знает, что управляющему банком на ум придет? Сам-то он дальтоник. Да и знает теперь, как портсигар использовать. Глядишь, и начнет промышлять. Денег-то много не бывает.
— Ох, Клим Пантелеевич, вы прямо мои мысли читаете…Только не поверит мне начальство. Скажут, мол, присвоил. Вещь драгоценная, как шапка Мономаха. Еще под суд отдадут. Нет, так поступить я не могу. Пусть сами решают.
— Да, ситуация, — согласился Ардашев.
Полицейская пролетка стояла неподалеку, но присяжный поверенный отказался ехать и пошел пешком.
Мороз усилился еще ночью, и выпавший второго дня снег искрился, как мелкий брильянт на солнце. Сани с возницами, торопящиеся куда-то люди, застывшие под снегом деревья, яркое, но холодное солнце, словом, настоящая русская зима проносилась мимо Ардашева и не прибавляла ему радости. Клим Пантелеевич пытался объяснить самому себе природу явлений, свидетелем которых он только что был, но ничего не получалось. Не помогали ни привычная дедукция, ни знание криминалистики. И от этого бессилия портилось настроение. Подобного в его практике еще не случалось.
Вдруг впереди он увидел того самого старика с седой бородой, которому недавно у Успенской церкви пожаловал целковый. Нищий сидел у двери Почтамта с той же самой медной кружкой, а на глазу у него была черная повязка.
Присяжный поверенный вынул очки, достал из бумажника «красненькую» и сказал:
— Спасибо тебе, старик. Вот, возвращаю очки. А это на помин той самой убиенной души.
— Упокоилась она на Небесах, — тихо вымолвил христарадник, склонил в благодарности голову и перекрестился.
