Кирилл запустил рекламный блок и потер пальцами виски – приближалась головная боль. Та самая, странная, словно от пролитой внутрь кислоты. Боль еще не наступила, но Амон знал, что она придет, поэтому и скомкал разговор. Но главное заключалось в другом: Кирилл вдруг понял, что боль приходит не просто так, что есть какая-то причина, и мучился, не понимая ее.
– Итак, братья-полуночники, мы снова вместе и слушаем следующий звонок. Ты в эфире.
– Доброй ночи, Кирилл.
– Доброй.
– Я теперь слушаю только вас.
– У тебя великолепный вкус, брат-полуночник.
– Но сегодняшней темы я не понимаю. Слова одинаковы и днем, и ночью.
– Попробуй сказать «Я тебя люблю» днем или под звездами. А еще лучше: под звездами на берегу моря.
– Вы сказали, что ночные слова наполняются силой Луны.
– Злые слова, – уточнил Амон. – А добрые становятся искренними.
– Это слишком сложно для меня.
– Но я рад, что ты позвонил, брат-полуночник. Я люблю радио, потому что оно – концентрированное слово. Нет видео, нет картинок – только слово. От меня – к вам. Вы слушаете и думаете. Концентрированное слово заставляет думать – ведь вас ничего не отвлекает, и этим радио похоже на книгу. Ты читаешь книги, брат-полуночник?
– Не часто.
– Книга – это слово, а слово – то, что было в начале. Когда не было картинок, не было видео, только слово, которое стало фундаментом Вселенной. Мир покоится на слове, брат-полуночник, и война начинается со слова. Тот, кто владеет словом, – владеет всем.
– То есть радио лучше, чем кино?
– Ты можешь поговорить с героем фильма?
– Нет. Но это и не требуется.
– И сравнивать несравнимое тоже не требуется.
Слушатель осекся, помолчал и пообещал:
– Я буду думать над вашими словами.
– Мне приятно это слышать.
Кирилл хотел поставить какой-нибудь трек и получить несколько минут отдыха, но пришел следующий звонок, и он машинально ответил:
– Доброй ночи, брат-полуночник, ты в эфире.
– Доброй ночи, Кирилл, это я, Сапожник.
– Доброй ночи, брат Сапожник, рад снова слышать.
– Взаимно, брат Кирилл. Я хочу сказать, что мне нравится сегодняшняя тема. Слово ночи… Это звучит. И ты хорошо рассказал о Луне… Помнишь ее?
– Луну?
– Да.
– Я как раз смотрю на нее, – медленно ответил Амон, бросив взгляд в окно.
– А когда-то я пинал ее камни.
– В мечтах?
– Да… Да, брат Кирилл, в мечтах… – Показалось, что Сапожник загадочно улыбается. Как человек, довольный тем, что его не поняли. – Будь добр, поставь «Танго «Черная каракатица».
– Будем слушать его каждую ночь?
– Да… Оно сблизит сегодня нас. – Даген помолчал. – Поставишь?
– Безусловно.
– Спасибо, брат Кирилл.
Даген повернулся к мычащему от ужаса Борису и негромко сказал:
– Ты уйдешь под очень хорошую музыку, толстяк со стальными яйцами. Но твой уход будет страшным.
И бросил взгляд на планшет: трансляцию смотрело почти восемьдесят тысяч человек, и их количество постоянно росло. Лайков пока немного, тысяч десять, но Даген понимал, что его больные поклонники ждут начала казни, и взялся за кнут.
В этот момент его уважение к смелому Борису исчезло, осталось лишь жгучее желание убивать.
– Посмотрим, жирный, выдержишь ли ты сотню ударов?
