– Вина?
– Если можно.
– Не можно, а нужно.
Бергер наклонился, легко подхватил обнаженную девушку на руки, отнес к дивану, улыбнулся: «Отдыхай», и через минуту вернулся с двумя бокалами.
– Красное.
– Люблю красное, – прошептала Галя, глядя на художника поверх бокала.
– Почему?
– Оно пьянит.
– Это верно.
Он сделал маленький глоток. Она – тоже. Почувствовала, что силы возвращаются, повторила, после чего отставила бокал и откинулась на подушки. Бергер взял ее тонкую руку и нежно поцеловал в ладонь.
– Хорошее начало, – прошептала Галя.
Мужчина приблизился и поцеловал девушку по-настоящему, в губы, а затем шепотом приказал:
– Раздень меня.
И улыбнулся, почувствовав на груди мягкие руки. А потом – на плечах, на шее, в волосах… А потом – ее губы, ее дыхание, ее сладость. А потом он вновь подхватил Галю на руки, положил спиной на тумбу и стал брать по-настоящему: жестко, нахраписто, энергично, вызывая громкие крики и оставляя в памяти лишь сладость происходящего.
Первой Свитой называли самых приближенных, самых верных, самых сильных и отчаянных слуг принципалов. Их число было ограниченно, но сила – чудовищна, а ярость не поддавалась описанию. Они были стары, однако в могуществе своем уступали лишь самим принципалам.
А дьяк-меченосец Лаврич, по слухам, даже превосходил Авдея III в бою.
И при этом – сибарит, не отказывающий себе ни в роскоши, ни в развлечениях, ценитель кухни и вина, любимец женщин и – одинокий солдат, так и не нашедший любви.
Услышав о необычном искусстве Бергера, Лаврич захотел создать себе уголок полного счастья, оговорил детали, посмотрел наброски, одобрил замок, море, с нетерпением ждал, кого Генрих выберет в его спутницы, а когда дождался – получил удар в сердце. Найденный Бергером образ растревожил старого воина. А сегодняшний звонок с просьбой надавить на Обузу отчего-то разозлил. Отправив адъютанта Ковригина к букинисту, дьяк распорядился не беспокоить его до вечера и заперся в кабинете, деля время между текущими делами и бутылкой коньяка. И когда вернувшийся Ковригин появился в кабинете, Лаврич не поднял головы от вороха бумаг – зачем? Кто осмелился явиться без доклада, дьяк-меченосец знал, а отсутствием реакции давал понять, что не желает никого видеть. Но молодой адъютант был достаточно упрям и намеренно пошел против правил и приказа.
Он сделал два шага, замер, по уставному вытянувшись, и бодро прокричал:
– Разрешите доложить, Ваше высокопревосходительство?!
– Передал Обузе мое пожелание? – осведомился Лаврич, по-прежнему не поднимая головы.
– Так точно.
– Свободен.
– Во время разговора в магазине присутствовал Авадонна.
– Вот как? – Дьяк заинтересовался. Он не просто посмотрел на подчиненного, а отложил бумаги, откинулся на спинку кресла и холодно улыбнулся, показывая, что Ковригину удалось его удивить. – Продолжай.
– Я не знал о его присутствии.
– Это понятно: Авадонна намного сильнее тебя и мог оставаться невидимым сколь угодно долго. Почему он показался?
– В какой-то момент я разозлился, Ваше высокопревосходительство, – честно доложил Ковригин. – Я был готов убить Обузу, но Авадонна охладил мой пыл и… прогнал меня. – Голос молодого здоровяка окреп: – Авадонна поступил правильно, не позволил случиться схватке, которой вы не желали, Ваше высокопревосходительство. Я же допустил оплошность и готов понести наказание.
– Это предложение обсудим позже, – усмехнулся Лаврич, жестко глядя на адъютанта. – А теперь говори, зачем ты ко мне вломился? Рассказать о встрече с Авадонной можно было потом, не нарушая мой приказ не беспокоить до вечера. Что еще случилось?
– Я прошу дозволения изложить свое личное мнение, Ваше высокопревосходительство, – твердо произнес Ковригин.
– Ты нарушил мой приказ, чтобы поделиться своими соображениями? – дьяк удивленно поднял брови.
– Они мне кажутся важными, Ваше высокопревосходительство.
– Докладывай.
