Он действительно меньше всего ожидал увидеть Лизу. Карету скорой и милицию – обычную, человеческую – тоже. Забрав корону владыки мира, Томаш бесследно исчез, и Эльдар крепко сомневался, что чешский маг пригласит его на церемонию коронации. Похоже, Томаш понял, с кем действительно имеет делодело. Понял и испугался.
Человеческая милиция попыталась задавать вопросы. У Эльдара хватило сил, чтобы отвести им глаза: теперь они смотрели в его сторону, но не видели. А вот для медиков Эльдар уже ослаб. Те сумели усадить его в машину и быстро сделали какие-то уколы, постоянно задаваясь вопросом, как именно пациент сумел получить такие интересные ожоги – в девяностые они по долгу службы видели всякое, но это ведь отпечатки ладоней, да? Чем это вас так прикладывали, гражданин хороший? Эльдар посоветовал им избежать соблазна довести дело до вскрытия. Он вообще хотел встать и пойти домой – отлежаться, полечиться средствами из собственных запасов, может быть, прибегнуть к помощи Гамряна…
А потом пришла Лиза. Которая, по словам Мамонтова, сидела сейчас на семинаре и писала сообщения его брату.
– Ты… – начала она, но осеклась. И что тут можно было сказать? Ты жив? Это и так понятно. Ты убил Мамонтова? Ну вон он, валяется в грязи, старый лжец. Что еще спрашивать, когда во всех словах мира нет смысла.
Эльдар вышел из машины и несколько мгновений стоял неподвижно, запрокинув голову и подставив окровавленное лицо майскому ветру. Заморозить время в конкретной точке – плевое дело, гораздо проще, чем отводить глаза, но заклинание иссякало, и надо было что-то решать. Эльдар знал, что вернется домой, запрет все двери и будет приходить в себя, долго и мучительно вырываясь из старой шкуры.
Зверя больше не было. Он понял это только теперь.
– Эльдар, – позвала Лиза откуда-то издалека.
Мамонтов знал в жизни толк, он был невероятно прав: любовь тоже сила, величайшая сила, и только глупец будет ее недооценивать. А Эльдар знал, что в его конкретном случае нет и быть не может никакой любви. Он изувечен долгими годами в лечебнице, искромсан на части постоянным наличием зверя за спиной и изломан силой и властью, которые имел, но не мог использовать.
Жалость? Пожалуй. Но жалость унижает. Обнять и плакать – это не для него.
Эльдар вздохнул и пошел к выходу из проулка. В соседнем дворе был припаркован его автомобиль, и оставалось надеяться, что транспорт не угнали. Это только кажется, что окраины пустуют, на самом деле здесь отирается столько народу, что мало не покажется. Лиза молча потянулась за ним, и Эльдар невольно радовался тому, что она сейчас держит язык за зубами. Когда они покинули место поединка, заклинание заморозки лопнуло. Милиционеры и врачи словно бы пробудились от долгого муторного сна и не сразу поняли, где находятся и что вообще происходит. Но Эльдар этого уже не видел. Машина обнаружилась на прежнем месте; открыв дверцу, он устроился на водительском сиденье и спросил:
– Тебя подвезти?
Спустя неделю после смерти Мамонтова, очень суматошную неделю, до края забитую работой, Эльдар понял, что зверь умер, но его тень осталась.
Когда Эльдар получил очередное письмо от московского трибунала и прочел: «Уважаемый господин Поплавский! Трибунал ознакомился с ходатайством Большой европейской группы о вашем втором посвящении. Учитывая все возможные последствия, мы вынуждены ответить отказом» – тень убитого зверя, клокастая, нервно дрожащая, встала за спиной Эльдара и схватила его за плечи бесплотными туманными лапами. Он еще успел удивиться тому, что внезапно стало холодно, а во рту появился привкус крови, а потом упал на колени, практически лишившись сознания от страшной головной боли, раскалывающей череп.
В клубе проводили концерт той самой группы «Сплин», которую Эльдар услышал ранней весной. Музыка ему неожиданно пришлась по душе, а в Турьевске любили Васильева – достаточно дорогие билеты на июльский концерт раскупили за пару дней, и сейчас зрители собирались внизу, у небольшой сцены. Промоутеры несколько минут назад получили от Эльдара окончательные распоряжения по поводу события и ушли; Эльдар оперся о сиденье кресла и попробовал встать, прекрасно понимая, что его никто не найдет в течение ближайших полутора часов, если он не доберется до аптечки, не бросит в рот горький кругляш таблетки и не поможет себе сам.
Аппитум, особая разработка одного из закрытых институтов по спецзаказу московского трибунала, на какой-то миг увеличил головную боль и заставил сердце колотиться в два раза быстрее, но затем все – и боль, и срывающийся пульс – ушло, словно кто-то протянул руку и опустил рубильник. Эльдар, бледный, насквозь мокрый от пота, поднялся с пола и сел в кресло. Чувствовал он себя на удивление хорошо, хотя прекрасно знал, что за этой волной эйфории и облегчения придет скорая расплата. Аппитум не давал организму новых сил, а просто резко мобилизовывал те, что уже были в наличии – завтра утром Эльдару предстояло лежать в кровати полным овощем.
Но это будет завтра.
Взяв письмо, Эльдар несколько раз перечитал скупые строчки, чувствуя за ними неописуемое ехидство. Пусть за Оборотня настойчиво замолвил словечко сам Томаш, пусть таланты господина Поплавского ни для кого не секрет, пусть есть достаточно надежная информация о том, что он избавился от своей болезни – все равно не пустим, все равно раздавим, просто ради того, чтобы знал, у кого власть.
Есть такие люди, которых просто не любят. Без всяких причин.
Эльдар скривился и, вынув из кармана пиджака зажигалку, поджег письмо и бросил его в пепельницу.
