вещи проходят сами по себе и обратилась за помощью к Гамряну, который и обнаружил у Лизы редчайшую магическую болезнь – утечку, во время которой начинают резко таять жизненные силы. Организм в таком случае напоминает сосуд, в котором образуется щель, и вода понемногу вытекает, пока сосуд не становится пустым. К удивлению Гамряна, Лиза восприняла новость о своей болезни достаточно спокойно, сказав, что уже устала переживать и мучиться.
К Рождеству она перестала быть магом – способности вытекли из нее, как вода из кувшина с трещинкой. Разумеется, старые связи остались, да и товарищи никуда не делись, однако Лизе было очень одиноко и тоскливо. Ваня предлагал танцевать – она вежливо отказывалась. Мадина пыталась вытаскивать на вечеринки и праздники, Гамрян предлагал работу на факультете – ответ был таким же, что и в случае с танцами. Никто не знал, чего ожидать, и состояние Лизы, в целом очень ровное и спокойное, не нравилось никому – слишком уж оно напоминало затишье перед бурей. И никто не мог ожидать того, что Лиза тихо и без лишней помпезности выйдет замуж за Эльдара Поплавского, своего старого знакомого знающего мага второго посвящения, имевшего малоприятную репутацию типа с сумасшедшинкой – это мягко говоря. В кругу магов Эльдар считался подлинным психом, чуть ли не оборотнем, который плохо себя контролирует и которого допустили до второго посвящения только после вмешательства влиятельной европейской группы магов. Некоторое время окружающие были в шоке от подобного союза, а Гамрян натурально рвал и метал, прекрасно понимая, что подобные союзы никого до добра не доводят – на Эльдара ему было, что называется, наплевать с высокого дерева, его беспокоила судьба Лизы. Но однажды его собственная жена, типичная женщина гор и совсем не ведьма, тихо сказала ему:
– Геворг, оставь их. Девочке сейчас очень нужна опора, пусть и такая странная.
Гамрян собирался открыть рот, чтобы сказать тривиальное: молчи, женщина, опираться надо на того, у кого хотя бы крыша не едет, но внезапно ощутил, что его Софья права, и промолчал. Необычную парочку оставили в покое, и все пошло почти по-прежнему. Лиза увлеклась живописью и японской каллиграфией, вместе с Мадиной ходила по клубам и дорогим кафе, а в компании Ванечки на каток, и бездельничала, благо накопленные ею за карьеру ведьмы деньги могли позволить не работать по меньшей мере лет сорок, и это еще если не продавать коллекцию бриллиантов восемнадцатого века. А Эльдар трудился. Брак с госпожой Голицынской, которая еще пока была на виду и на слуху, позволил ему подняться из фактического парии к вершинам магической деятельности. Ему наконец-то стали доверять, его авторитет рос, тем более, что информация о припадках, которым якобы был подвержен господин Поплавский с ранней юности, больше не подтверждалась, и имиджу сильного мага, уверенного бизнесмена и прекрасного мужа ничто не мешало. При этом никого не интересовало то, что Эльдар живет в семи километрах от супруги и видится с ней хорошо если раз в неделю. Конечно, он был бы не против сделать свой брак настоящим, а не фиктивным, тем более, что некоторые из особо важных клиентов намекали, что пора бы обзаводиться наследником, однако свое мнение по данному вопросу Лиза высказала предельно жестко: если Эльдар попробует предъявить свои права на супругу, то она на следующий же день с ним разведется, причем скандал будет такой, что всем чертям в аду станет тошно. Эльдар в способностях женушки не сомневался, нарываться не стал и домогательства прекратил.
– Молодец, – подытожил Пономарев свой долгий рассказ о Лизе. – Как ты умудрился-то?
– Как-как, – Шура не особо хотел распространяться. – Через пятак.
Пономарев нехорошо прищурился. Так смотрят перед тем, как нажать на курок, так смотрел Эльдар Поплавский далеким летним утром.
– Ты что-то сказал? – осведомился Пономарев.
Шура покачал головой. Пономарев поставил руки в боки, помолчал, потом полез за сигарами.
– Молодец, – повторил он. – Давно?
– Сами смотрите, – произнес Шура и развел руки, дескать, берите. Пономарев хмыкнул.
– Твои мысли хрен прочитаешь. Я предположил то, чего больше всего боялся. Давно?
– Две недели, – ответил Шура. Этот допрос начинал его утомлять – хотелось отдохнуть после обряда, уехать к Лизе и остаться у нее. – Всего две недели.
– Она тебя узнала? – Пономарев вытащил сигару из пачки, сломал, достал вторую.
– Я убедил ее в том, что она обозналась, – процедил Шура.
Пономарев скептически усмехнулся.
– Еще бы ты ее не убедил. Она теперь пустышка.
– Не надо так говорить, – хмуро посоветовал Шура. Пономарев сощурился, выпустил струйку дыма в низкое серое небо.
– Ладно, пошли.
В город они приехали через час. Всю дорогу Пономарев молчал, периодически хмурясь и кусая губы, а Шура с разговорами не навязывался, глядя на бегущие за окном поля и чахлые посадки и ни о чем не думая – или, может быть, о том, что между ним и остальными людьми теперь всегда, словно толстое стекло, будет стоять подлинное равнодушное спокойствие его истинной сути, которого он раньше не замечал или принимал за хорошую выдержку – последствие качественного воспитания.
Пономарев высадил Шуру в центре неподалеку от филармонии и уехал размышлять о том, чем может обернуться встреча запечатленного даэраны и опустошенной ведьмы. Шура постоял немного, разглядывая афишу группы ХЛюП – Хорошим Людям Плохо – а потом побрел в сторону дома. Нет, пожалуй на
