Лизу у него сегодня сил не хватит – хотелось упасть в кровать и ни о чем не думать.
И, разумеется, Шура не заметил, как из стоявшей неподалеку машины представительского класса вышел мужчина в старом сером плаще и быстрым шагом двинулся за ним.
– Александр Александрович!
Шуре стоило значительного усилия не обернуться на зов. Я теперь Артур, подумал он, не замедляя шага, хотя голос показался ему знакомым. Вскоре его вежливо, но крепко ухватили за рукав.
– Александр Александрович, душенька моя, что же вы не отзываетесь?
Это был Эльдар собственной персоной. Выглядел он, конечно, не очень: впалые щеки, странно блестящие глаза и трехдневная щетина придавали ему известное сходство с больным или нищим. Впрочем, Шура понял, что вся эта внешняя шелуха не более чем камуфляж для выездной работы. Цепкий взгляд Эльдара впился в Шуру, и тот подумал, что разоблачен окончательно.
– Вы ошиблись, – промолвил Шура, тщетно пытаясь отгородиться. Ему чудилось, что мягкие пальцы ощупывают его, узнавая правду. «Не надо, – подумал Шура, – не надо: я Артур, а Шура убит, я Артур, Артур, Артур».
Чужое имя он повторял, словно заклинание, и взгляд Эльдара постепенно смягчился, пусть и самую малость.
– Что ж, это бывает, – улыбнулся Эльдар, и эта улыбка в сочетании с колким взглядом очень не понравилась Шуре. – Вы очень похожи на одного моего товарища.
– Да? – протянул Шура, решив косить под дурачка.
– Очень, – кивнул Эльдар и отпустил его рукав. – Знаете, случаются такие совпадения иногда.
– Да, бывает, – промолвил Шура.
Эльдар снова кивнул и отступил на шаг.
– Тогда извините, и до свидания. В следующий раз буду внимательнее, – он отсалютовал Шуре и пошел своей дорогой. Некоторое время Шура смотрел ему вслед, понимая, что попадает в неприятности, которые очень плохо кончатся либо для него, либо для Эльдара.
Хотелось закурить. Впервые после школы – он попробовал курить в выпускном классе, когда получил первую за школьную жизнь двойку по физике. Захотелось спрятаться от грядущих проблем, пересидеть где-нибудь спешащие к нему беды, захотелось повернуть все обратно, не купиться на предложение Пономарева и остаться самим собой – живым Шурой Черниковым – решив окончательно и бесповоротно, что все рассуждения о даэране только выдумка и бред.
Дома он упал на кровать прямо в пальто и ботинках, закрыл глаза и попытался ни о чем не думать. Обряд не прошел даром: Шура ощущал, как гудят виски, и ему казалось, что сердце сейчас разорвется. Надо бы спросить Пономарева, как с этим справляться, должно ведь что-то быть. Шура вспомнил Лизу после обряда – тогда по ней ударила отдача, и она долго не могла прийти в себя. Куда девалась отдача у Пономарева? Пришла на него, Шуру?
Размышлять дальше он не стал. Не открывая глаз, протянул руку и взял со столика телефон – номер Лизы можно было набрать нажатием одной кнопки. Техника хорошая штука. В памяти всплыл телефон, который стоял у Шуры дома – совершенно дикий аппарат чуть ли не шестидесятых годов, и диск у него всегда заедало.
– Вы позвонили Елизавете Поплавской. Пожалуйста, оставьте сообщение после гудка…
«Я встретил твоего мужа, и он меня узнал», – подумал Шура, а вслух сказал:
– Лиза, это Артур. Если свободен вечер, то у меня есть билеты на ХЛюП.
Он хотел было добавить, что ни за что не отдаст Лизу ее придурошному супругу, но, разумеется, не добавил.
На концерт они чуть не опоздали, попавшись на закуску к одному борзому гаишнику, однако в целом вечер прошел хорошо. И, неторопливо бредя по залитой неоновым светом реклам улице после расставания с Лизой, Шура уже не думал о встрече с Эльдаром. Мало ли… у него полно знакомых в этом городе, и натыкаться на них можно постоянно. К примеру, можно наткнуться на маму – а ведь он почти не вспоминал о ней с самого лета, да и теперь мысли о маме отдаются запыленным равнодушием, словно она была для него чужим человеком, соседом, с которым только здоровались и о котором никогда не хотели узнавать подробностей.
Шура почувствовал легкий дискомфорт – будто бы облачко закрыло солнце среди ясного дня.
Ну и что?
«Ты стал другим, – сказала ему улица, перемигиваясь огнями светофоров. – Запечатление не привязало тебя к Пономареву, оно всего лишь пробудило твою подлинную суть – равнодушие и спокойствие. В твоем случае это самый крепкий концентрат, Essence Absolue, никто на свете не может быть настолько спокойным и настолько равнодушным».
«Это неправда, – подумал Шура и сам себе же и ответил: – Правда».
Он остановился у перекрестка и долго смотрел вверх, туда, где наливалась золотом полная луна. Подумал, что раньше испытывал бы настоящий водоворот эмоций при виде полной луны – зрелище действительно было впечатляющим. Сейчас Шура был невозмутим и безмятежен, и не было рядом тех, чьи чувства он мог бы отразить. Он стоял и смотрел. Деревья, фонари, дома застыли перед ним неподвижно, словно симфонический оркестр в ожидании
