Поцелуй обмана

Я никогда не убивала раньше лошадей, только видела, как это делали другие. Убить – совсем не то же самое, что представлять, как убиваешь. Убийство что-то похищает у тебя, даже если его жертвой было всего лишь страдающее животное. Я сделала это не только, чтобы избавить Эбена от бремени. Не в меньшей мере я пошла на это ради себя самой. Я бы не вынесла этого: стоять и молча смотреть, как этот ребенок забивает свою лошадь, своего любимца и друга. Тем самым я предала бы себя, отказалась от всего, что составляло мою суть. Допустить этого я не могла и не хотела.

Сейчас мой путь лежал в другой мир, в мир с другими законами, в мир, где бормочущих женщин скидывают со стен, из детей воспитывают убийц и носят черепа на поясах. Тихая радость Терравина осталась далеко позади и превратилась в смутное воспоминание. Я была уже не та беззаботная служаночка из таверны, которую целовал Рейф в спящем приморском городке. Та девушка ушла навек. Та мечта была похищена. Теперь я только пленница. Только…

Я сбилась с шага.

Ты всегда останешься собой, Лия. От себя убежать невозможно. Голос прозвучал так ясно, будто Вальтер шел рядом, говорил со мной и совершенно по-настоящему повторял свои слова. Ты сильная, Лия. Ты всегда была самой сильной из нас… Крольчатина недурна на вкус, помнишь?

Да. Недурна.

И я больше не беззаботная девчонка из таверны. Я принцесса Арабелла Селестина Идрис Джезелия, Первая дочь дома Морриган.

Та, чье имя дано было в тайне.

А потом я что-то услышала.

Тишина.

Оторвавшийся осколок в груди, который, казалось, никогда не обретет покоя, упал, застопорил движение, вонзился острым краем в мою плоть, как острый безжалостный нож. Боль была желанной, я приняла ее с радостью.

Последние стихи «Песни Венды» набатом звучали у меня в голове. Из чрева Морриган…

Как моя мать могла узнать? Вопрос не оставлял меня с тех пор, как я впервые прочла эти строки, но единственным ответом могло быть только: она не знала. Ее вел дар. Он проникал в нее, нашептывал. Джезелия. Но, как и со мной, дар не говорил с ней ясно. Ты всегда была самой сильной из нас. Это очень беспокоило маму. Она не понимала, что всё это означает, а потому боялась собственной дочери.

Но придет та, что будет сильнее,
Обретя свою силу через страданье,
Та, что будет сначала слаба и гонима,
Отмеченная когтем и лозой винограда.

Я посмотрела на свое плечо – там, где ткань была разорвана, на коже проступали когтистая лапа и виноградная лоза, яркие и многоцветные, как и описывала Натия. Все мы – часть великого замысла… такого, что выходит за пределы земли, ветра, времени… и даже наших собственных слез… Великие замыслы действуют по-своему.

Джезелия. Единственное из моих имен, которое я чувствовала как действительно свое, которое по-настоящему мне подходило, – но меня отказывались им называть, все, кроме братьев. Может, это и было просто бессвязное бормотание безумной, жившей давным-давно женщины, пусть так – но я добьюсь, что эти слова станут правдой, я буду стремиться к этому до последнего вздоха.

Ради Вальтера. Ради Греты. Ради всего, о чем мечтала. Похититель мечты больше ничего у меня не похитит, даже если ради этого мне придется самой убить Комизара. Может, моя родная мать и предала меня, подавляя во мне дар, но она была права в одном. Я – солдат в армии моего отца.

Подняв голову, я украдкой посмотрела на Кадена, который ехал в стороне.

Может быть, скоро для меня настанет очередь стать убийцей.

Глава семьдесят первая Рейф

– Что за черт?..

Это произошло в вахту Джеба. Он пробурчал это себе под нос это, и я ничего не заподозрил, решив, что он просто увидел какую-то диковинку вроде табуна золотистых в полоску лошадей, на которых мы наткнулись вчера.

Оррин подошел посмотреть, на что уставился Джеб.

– Ого… чтоб я сдох.

Теперь и мы со Свеном и Тавишем бросились к наблюдательному пункту среди камней. Я похолодел.

– Что это? – спросил Тавиш, хотя все мы прекрасно знали, что это было.

Это был не патруль из горстки варваров-оборванцев. И даже не хорошо организованный отряд. Это был батальон, построенный шеренгами по десять всадников – и таких шеренг было по меньшей мере шестьдесят.

И только один пеший. Она шла отдельно.